Десятые

– Ну хорошо, хорошо, Рича! – Трофиму стало смешно от такой неуклюжей маскировки, Ясир же был серьезен и напряжен. «Еще бы – четыре года в бегах».

Пока Ясир мылся, Трофим собрал на стол кой-какой еды, приготовил чистую одежду – майку, трусы, джинсы, носки… Когда шум воды в ванной смолк, стукнул в дверь:

– Ричард, держи обнову.

Дверь приоткрылась, рука с темными длинными ногтями приняла белье.

– И там ножницы на полочке… мусорное ведро возле унитаза. Бритвы есть, побрейся.

– Ага, ага…

Трофим взял телефон, нашел номер Илюхи, своего соратника, с которым они утром должны ехать на Юго-Запад. Илюха отвечал за погрузку гуманитарки в грузовики.

– Привет, ну как, закончили?

– Всё в поряде! – бодрый голос Илюхи. – Готово.

– Тогда – в семь утра выезд. Водил проконтролируй, чтоб не проспали.

– Я им внушил.

– Хорошо… – Трофиму хотелось сказать про Ясира, представлял, как Илюха обрадуется, примчится увидеться со старым товарищем, но не стал. Мало ли что. Пожелал: – Спокойной ночи.

Больше сегодня звонить было некуда, звонков тоже не ожидалось, и Трофим отключил сотовый, вынул аккумулятор. Оглядел кухню, пытаясь угадать, где бы могли быть спрятаны жучки. И возникло старое, полузабытое чувство тайны, опасности… Задернул плотнее шторы, включил музыку. Тот альбом, что записал с местными музыкантами: дал несколько своих текстов, подпел в кой-каких треках…

Зазвучал ритмичный фанк, а потом раздался голос вокалиста Генки-Ганса:

Чернозем в моем сердце зарастает репьем,
Спят детские мечты, как бомж, укутавшийся
                                                     тряпьем,
В городе греха неживые голоса,
Спиралью лента шоссе в никуда – черная полоса.

– Твое? – кивнул Ясир на песню.

– Коллективное.

С год назад, когда сделали эту песню, слушал ее по десять раз на дню, а теперь не то чтобы приелась, а как-то не соответствовала душевному настрою.

Мой старый бардак и ваш новый порядок,
Как нежелательный сорняк для показательных
                                                       грядок,
Здесь на каждое небо триста тысяч ворон,
Пингвины едут по домам с работы, как с похорон.

Они не видят, они не слышат,

Они не ведают, что творят…

Покопался в дисках на подоконнике, выбрал сборник «Телевизора». Зазвучал красивый, гипнотизирующий голос Михаила Борзыкина:

Выключатель квадратен,
Он похож на портрет
Того доброго дяди,
Который принес нам свет…

– Да оставил бы то, – поморщился Ясир.

– Не хочу…

Впрочем, и «Телевизор» сейчас не катил. Тянуло снова послушать песню Александра Скляра. Жалко, диск остался в машине, а искать ее в интернете было сейчас некогда…

– Что пить будешь? Вино, водка? Коньяк есть…

– Водку, конечно… А семья-то где?

– За город увез. У детей каникулы начинаются.

– М-м, понятно. – Ясир произнес это нехорошо, с завистью, что ли; уселся за стол. – Опа, и икра у тебя?!

– Ешь, набирайся сил. У меня заночуешь?

– Ну, если не против, то с удовольствием бы…

– Тогда неси свое, постираем. К утру высохнет.

Ясир принес груду серой одежды, покопался в штанах, что-то вытащил, спрятал в карман новых джинсов. Засунул груду в стиралку. Трофим сыпанул порошка, включил.

– Теперь можно и приступать.

Ясиру налил водки, себе – белого вина.

– А ты водку не хочешь? – Ясир прищурился с подозрением.

– Мне в семь за руль. На Юго-Запад еду, помощь повезу.

– А, слышал, слышал про твою деятельность.

Чокнулись, выпили и стали есть. Ясир жадно запихивал в себя колбасу, сыр, маринованные помидорчики. Трофим тоже проголодался…

– Недавно «Мартина Идена» прочитал, – прожевав и громко взглотнув, сказал Ясир. – Теперь под впечатлением. Мощная книга.

– Ну да, мощная, – согласился Трофим, соображая, к чему гость заговорил о «Мартине Идене».

– Вот пробивался человек, пробивался. Пробился, стал известным, богатым – и утопился.

– Не просто так утопился. Иден был индивидуалистом и, всего добившись, увидел пропасть перед собой. Ему стало незачем жить… Джек Лондон создал его, чтобы показать, каким не должен быть писатель…

– Хм, и повторил его судьбу.

– В смысле?

– Ну, есть же версия, что тоже с собой покончил. А перед этим вышел из Коммунистической партии.

– Социалистической, – поправил Трофим; биографию Лондона он знал неплохо, поэтому легко и с удовольствием ввязался в этот странноватый вообще-то сейчас разговор.

– Не суть важно, – дернул углом рта Ясир. – Разочаровался в социализме и самоубился…

– Он не разочаровался в социализме. Наоборот, он вышел из партии, потому что она утратила революционный дух.

– Да?.. Ну, выйти из партии – самое легкое… Труднее бороться за партию… Я слежу по возможности за твоими постами в жэжэ… Можно еще? – Ясир кивнул на бутылку. – Редко выпиваю, и вкус забыл…

– Да конечно. Наливай сам, не стесняйся.

Ясир наполнил рюмку, но пить не стал. Вздохнул: