Десятые

Привыкнув отодвигать болезни, горе, усталость выполнением необходимых и срочных дел, поднялась, разобрала продукты, а потом уж легла. И снова покатилась…

«Печку затопи, – потребовал какой-то, словно снаружи, голос, – вымерзнет ведь, и околеешь».

Но она мысленно отмахнулась: «И пусть теперь. Пора». Лишь натянула поверх шубы край покрывала…

Не околела. Утром стукнули в дверь, а потом та заскрипела. Шаги.

– Теть Зой… – голос соцработницы Ольги прозвучал и испуганно и будто с облегчением.

Зоя Сергеевна открыла глаза. Поняла, что не спала. В другом каком-то состоянии находилась.

Ольга вошла в комнату, повторила:

– Теть Зой…

Всматривалась в ее лицо; Зоя Сергеевна шевельнула рукой, и Ольга жалобно улыбнулась:

– Живые? Слава богу!

– Оля, они… – Зоя Сергеевна не знала, кто эти «они», но ведь кто-то сделал это. – Они елку срубили.

– Елку?.. Ой, значит, вашу на площади ставят.

– Что? – К Зое Сергеевне стала возвращаться жизнь.

– Да на площади елку ставят. Я шла, еще думаю, откуда такая… Вы не волнуйтесь, теть Зой, не волнуйтесь только.

Ольге было уже под пятьдесят, но Зою Сергеевну она называла так по привычке – тетей. А Зоя Сергеевна в последние годы старалась воспринимать ее только как соцработника – вообще хотела забыть прошлое, чтоб не мучить больную, старую, но такую живучую душу, – хотя то и дело видела в Ольге девчонку, переходила с сухого общения к сердечному…

– Оля, послушай, – стала просить, – ты меня доведи туда. Пожалуйста.

– Сейчас? Давайте дом протопим, чаю выпьете. Вы ведь замерзли совсем.

– Пойдем, Оля… пойдем…

Зоя Сергеевна не знала, зачем надо идти в центр села, смотреть на срубленную елку. Чтобы еще сильнее расстроиться? Кому-то в глаза посмотреть?.. Но идти было необходимо. Как на прощание с дорогим покойником.

Ночью выпал свежий снег, и опилок в палисаднике, бороздок от проволоченных веток видно не стало. Будто и не росло здесь ничего сорок лет.

Сорок, а вернее, лет сорок пять назад Зоя Сергеевна привезла из Костромы маленькую елочку. На память. Решили тогда с однокурсницами накопать елочек и развезти по всему Союзу, по тем уголкам, куда их разбросало.

Посадили вместе с мужем и сыновьями. Старшему было тогда девять, младшему шесть… Поливать деревце было их обязанностью, чуть ли не главным делом всего детства. Без полива в их климате елка могла погибнуть за две недели.

Не погибла – вымахала высокой, пушистой. Давно нет старшего сына, нет мужа, четыре года назад умер младший, и елка осталась ее единственным близким существом. Где-то есть внучата, но где они…

И опираясь на руку Ольги, как ей казалось, шагая, а на самом деле с трудом, медленно переставляя ноги, Зоя Сергеевна видела перед глазами одну и ту же картину, четкую, словно это было сейчас, наяву: они вчетвером на тихом летнем закате вкапывают в землю крошечный колючий комок. И муж учит сыновей: «Высоко ствол нельзя засыпать, а то погибнет. Вот, видите эту полоску, до нее надо. И поливать, поливать не забывайте. Елочки воду очень любят».

Муж постепенно старел, сыновья взрослели, елка росла. И вот пережила всех, кроме нее… Не раз Зоя Сергеевна задумывалась, что вот она умрет, избу, ветхую, с рассыпающимися завалинками и трухлявыми углами сруба, растащат на дрова, ее место зарастет крапивой, а елка будет расти еще долго-долго. Кому она нужна, кому мешает… Только радует взгляд вечной зеленью.

– Передохнете, теть Зой? – спросила Ольга. – Совсем тяжело дышите.

– Ничего… дойду…

Дошла. Увидела на площади, где клуб, сельсовет, заброшенный нынче кирпичный универмаг, свою елку. Ее как раз наряжали двое парней. Один стоял на стремянке, другой подавал ему большие золотистые шары.

– Вам кто… Вам кто разрешил пилить! – крикнула Зоя Сергеевна.

Обернулись. Узнала – местные, она их учила, и муж учил. Она в первых классах, он потом – физике… Сейчас не помнила, как их зовут.

– Кто разрешил? – повторила, чувствуя, как ее заливает раскаленный гнев, топя собой горе. – Воры!

– Чего – воры, – обиженно ответил один, со стремянки, и шар на шнуре в его руках закачался. – Нам Дмитрий Палыч сказал. Срочно, сказал.

– Кто это – Дмитрий Палыч? – Зоя Сергеевна растерянно повернулась к Ольге.

– Ну как – глава. Глава администрации. Дима Черногривов.

– Дима…

Ей представился Черногривов. Не таким, какой стал сейчас, а каким был в школе. Хорошо учился, хорошо себя вел, был правильным и дисциплинированным… Окончил одиннадцать классов и поступил в институт. Потом где-то работал. Вернулся сюда лет пять назад – был назначен главой их села… муниципального образования, как сейчас говорят.

Встречала его Зоя Сергеевна считаные разы – на улицу выходила редко, – но каждый раз он вежливо с ней здоровался. Как-то спросил про самочувствие, нужна ли какая помощь.

– Дима… Дима не мог… И не надо врать мне тут.

– Да вон он сам. Спросите.

Дима, Дмитрий Палыч, шел к ним от здания сельсовета твердым, уверенным шагом. Снег повизгивал под подошвами.

– Здравствуйте! – кивнул разом. – Что случилось?

– Да как – что… – Гнев Зои Сергеевны снова сменился горем. – Взяли и срубили… Это ведь для меня… Это ведь память…