Десятые

– Что вас здесь интересует? – суше и жестче спросил дядька; второй, лет сорока, напоминал то ли боксера, то ли обычного уличного бойца, и он молчал нехорошо – такие разговаривают с трудом, предпочитая вместо слов применять кулаки.

– Смотрю вот, – по возможности миролюбивей ответил Бурков.

– На что?

– Вот… – кивнул в сторону льда.

– На девушек?

– Ну да. А что?

– А то, что нечего.

– Хм! В каком смысле?

– В том, что можно и в полицию, – дядька говорил со все возрастающей жесткостью, отрывисто, косноязычно, тоже, наверно, не умея выражать свои мысли. – Пусть там проверят.

Буркова же, наоборот, после некоторого страха перед вторым, напоминающим боксера, стал веселить нелепый диалог.

– Что они проверят?

– Ну, это… – На мгновение дядька замялся, но после этого уже прорычал с настоящей ненавистью: – На предмет педофилии! Подмигивать, махать!

– Вы что – х-ха! – не в себе?! Какая педофилия? Мне нравится хоккей с мячом…

– Там выяснят, что тебе нравится.

– Не тыкай! – зарычал и Бурков.

– Чё, – подтолкнул дядьку похожий на бойца, – звонить в отдел?

– Да надо. Вишь, не хочет понимать.

Похожий на бойца достал телефон, стал в нем что-то набирать.

Поняв, что объяснять бесполезно, а если он еще задержится, продолжит спорить, то это может вылиться в драку, а там полиция, одуревшие от безделья сержанты и лейтенанты, допросы, протоколы, Бурков развернулся и пошел в сторону автобусной остановки.

Словно бы защищаясь от оскорбления, какое сейчас нанесли, шептал ответные оскорбления:

– Идиоты! Кретины тупые! Сами вы педофилы! Ур-роды! – И одновременно подсчитывал, через сколько может оказаться в своем кабинете.

Скорей бы, скорей бы…

2013

Помощь

Деревня делилась на старую и новую части. Сначала въезжаешь в старую, а дальше, за березовой рощей и речкой, – начинается новая.

Раньше, когда-то давно, старой была та, которая теперь считалась новой, но к тому времени, когда там стали строиться дачники, и следов от прежних дворов не осталось. Вынимались из архивов кадастровые планы, по ним выделяли участки нынешним владельцам. И в этой части деревни появились летние скворечники, кирпичные и брусовые коттеджи… Пять лет назад, после получения нескольких премий, заключения договоров на выпуск книг в европейских издательствах, здесь стал строиться и Трофим Гущин. Решил создать в самой что ни на есть сердцевинной России – почти на равном расстоянии от Москвы, Нижнего Новгорода и Ярославля – родовое гнездо. Просторный бревенчатый дом, семнадцать соток земли…

Трофим любил это не очень живописное – равнина, прутник в лощинах, редкие чахлые перелески, малолюдье, – но надежное какое-то, укромное место. Даже несколько километров разбитого, заболоченного проселка, который словно бы защищал, не пускал к дому всех подряд, были ему по душе. И когда кто-нибудь из гостей начинал ругать ямы и кочки, Трофим с улыбкой объяснял: «Норма-ально. Такие дороги не раз спасали Россию».

В детстве он злился на родителей за такое имя. Когда слышал «Трофим!» – вздрагивал, будто ударяли. Все вокруг Саши, Сережи, Игори, а он такой вот, необычный, выделяющийся. Потом изредка стали появляться другие Трофимы, в моду вошли Никиты, Егоры, Глебы, Даниилы и Данилы, Прохоры, Макары, и он перестал удивлять своим именем… А позже имя-фамилия «Трофим Гущин» оказалось большим подспорьем к одаренности в писательской судьбе. Куда тяжелей запомниться, выделиться из дивизии пишущих, скажем, Андрею Иванову или Сергею Попову… Недруги даже пускали слух, что «Трофим Гущин» – это псевдоним; пару раз, выходя из себя от таких вопросов, Трофим доставал паспорт, позволял сфотографировать страницу с его именем, фамилией, отчеством, местом рождения: «деревня Воскресенка Сасовского района Рязанской области». «Теперь этой деревни нет, – добавлял. – Трава по пояс. А до конца восьмидесятых школа была, мои родители в ней работали».

Неподалеку от родной Воскресенки – километров сорок – Трофим и решил строить родовое гнездо. Долго изучал карты области, много объездил мест и вот выбрал… Место укромное, но и от города недалеко – около двухсот километров. Часа два с половиной пути, если погода нормальная, – и здесь.

Сегодня асфальт был сухой, вечер ясный, домчали быстро. Вот и еле приметный отвороток вправо. С год назад исчез указатель с названием деревни; Трофим хотел его восстановить или хотя бы сказать дорожникам, пристыдить, а потом подумал: «Может, так и надо? Чужие не полезут, а свои и так знают».

Перед отворотком сбавил скорость, осторожно съехал с асфальта на проселок. Тяжелый немецкий внедорожник, покачиваясь на неровностях, как катер на волнах, двинулся по давно заросшему, вернувшемуся к целине полю.

Проснулись, стали зевать дети; Лёся, жена, потянулась рядом, на штурманском сиденье. Трофим улыбнулся:

– Почти дома. – Глянул на сидюшник, хотел включить новую песню Скляра, но передумал: не время сейчас… Запел сам, другое: – Вот моя деревня, вот мой дом родной, вот качусь я в санках по горе крутой…

– Да, зима скоро, – сказала Лёся.