Десятые

Еще есть вечно сомневающиеся, которые рассматривают любое явление, каждое событие «с одной стороны, с другой стороны»… Трофим часто бывал в числе таких, хотя в принципе с ранней юности, с того момента, когда его родители-учителя были вынуждены покинуть родную Воскресенку, которую где-то там наверху решено было превратить в заросшую крапивой пустошь; когда из уважаемых людей – там, в деревне, – родители превратились в лишних, ненужных, которым (и их детям: Трофиму и дочери Софье) подчеркнуто из милости выделили две комнаты в грязной разваливающейся общаге, куда селили всякий сброд… Да, с тех пор Трофим знал, за что он будет бороться, какой он хочет и стремится видеть страну. Правда, то и дело отвлекался на нюансы, детали – на эти пресловутые «с одной стороны, с другой стороны»…

Но наступают в истории моменты, когда сомневаться нельзя, отвлекаться на нюансы и взвешивать просто преступно. И этой весной наступил исторический момент. И Трофим стал твердым и непреклонным. Кто-то, конечно, тут же завопил про то, что продался режиму, про отупение, зажратость… «Зажрался Гущин своими гонорарами и премиями, – прочитал он недавно в «Фейсбуке», – и решил заняться расширеньем России. Гонит люмпенутых захватывать западные территории. Пиши книжки, дурилка, а то повторишь участь товарисча Троцкого!»

Подобных выкриков были тысячи, но больше было слов поддержки. И Трофим с каждым днем чувствовал, что становится взрослее и крепче. И главное, жена видела его перемену. Раньше ее явно раздражали его частые отъезды, иногда многонедельное отсутствие дома. Хоть и понимала, что это для дела, что он работает и зарабатывает всё больше не столько сидением за письменным столом, а именно такими вот поездками; зарабатывает не всегда живые деньги, а известность, которая принесет деньги чуть позже, но часто не могла сдержать обиду, что он едет, а она с детьми здесь и здесь; иногда ревновала к поклонницам его прозы; боялась за него, скучала, говорила, что ей одной трудно… Теперь же Лёся отпускала беспрекословно, давала ему почувствовать, что понимает всю важность его дела, нужность именно этой поездки. Отпускала спокойно и твердо.

И когда после месяцев призывов в интернете, разнообразных СМИ поддержать тех, кто борется за Новороссию, Трофим сказал ей, что ему нужно побывать там самому, самому увидеть, услышать, пожать руки тем, кто сражается, Лёся просто сказала: «Да, ты прав. Поезжай».

Завтра он едет туда снова. На этот раз поведет три грузовика с вещами и продуктами тем, кто решил встретить зиму в разрушенных, разоренных городах и селах. В их родных городах и селах. Наших…

Две недели назад Трофим бросил клич в соцсетях, что собирает деньги на гуманитарную помощь, поместил счет для пожертвований. И посыпались переводы. Пятьдесят рублей, сто рублей, пятьсот, десять тысяч… Новосибирск, Воронеж, Красноярск, Петропавловск-Камчатский, Благовещенск, Казань, Челябинск, Астрахань, Томск… И приписки к переводам, слова, которые дороже денег: «Держись, Донбасс!», «Православным братьям», «Москва с вами», «Благодарю за возможность помочь», «Трофиму – верю!», «На победу», «От русского украинца»…

Читая это, видя географию откликнувшихся, Трофим наконец по-настоящему, не умом, а душой, сердцем ощутил огромность и неистребимую крепость страны, увидел не группки людей, для которых окружающие – соперники, враги, а общность единомышленников, соратников. То, что называют народом. Нацией.

И так хотелось, чтобы это ощущение не проходило, не изгадилось слюнями врагов и глупцов. Так хотелось, чтобы ощутили то же, что и он, Трофим, старшие мужчины их рода. Но их не было, не было. Ушли все нестарыми, могущими еще многое совершить. Одни погибли с криком «За Родину!», другие задохнулись в душегубке девяностых…

Были сыновья. Три сына. Три растущих парня с фамилией Гущины. И дочка – пятилетняя русоволосая Дарья…

Сыновья тоже изменились. Взгляд изменился, походка, движения, речь. Почти исчезло детское… Нет, не то чтобы детское, а это показно-беззащитное, сюсюкливое… Уси-пуси, которое так свойственно современным комнатным людям… Дочка могла еще иногда поиграть в маленькую, но она все-таки девочка, да и действительно еще маленькая. Тоже – нельзя детства ребятишек лишать.

Впрочем, Трофим не был суров с сыновьями и дочкой; наоборот, любил приласкать, подурачиться, но тем не менее… Дети всё очень хорошо понимают. Лучше многих взрослых теть и дядь…

Внес тяжелую сумку с продуктами в дом, включил бойлер и поднялся на второй этаж, в свой кабинет.

Приостановился на пороге, оглядывая обстановку, привыкая к ней… Всегда так после отсутствия приостанавливался, будто исполнял какой-то обряд. Не хотелось здесь торопиться, суету вносить.