Десятые

Поначалу Трофима забавило это почти ежевечернее действо, даже хвалил этого парня: разбавляет унылую тишину, разбивает сдавленность. Тем более что пел не безобразно… Но однажды увидел парня вблизи и понял, что это сумасшедший. Сошедший с ума. Глаза, рот, лоб сумасшедшего. И к тому же обычный человек не мог бы петь так чисто, часами почти бегая по тротуарам и дворам, – задохнулся бы. А этот не задыхался.

Все люди на большой планете

Должны всегда дружить,

Должны всегда смеяться дети

И в мирном мире жить!

Глядя в ту сторону, где гасло, съедаемое расстоянием, пение, Трофим нажал кнопку сигналки. Машина отозвалась коротким всписком и мигнула фарами… Пошел к подъезду, и почти тут же из темноты раздалось тихое, отчетливое:

– Снаря-ад!

Трофим вздрогнул и замер. Его называли так давным-давно, казалось, в другой жизни…

После увольнения из ОМОНа он яростно занялся партийной жизнью, протестной деятельностью. Организовывал митинги и шествия в их городе, ездил в Москву на тамошние акции. Требовал включить его в группу по мирному захвату здания администрации президента, но руководство запретило: «У тебя трое детей, ты умеешь хорошо писать. Ты нужнее на воле». Тех же тридцать девять парней и девушек, что прорвались в администрацию и несколько часов ее удерживали, затем судили. Восьмерым дали большие сроки… Ездил Трофим и на акции в Питер, Нижний Новгород, Смоленск, Тулу, Воронеж. Очень активно действовал, за что, видимо, ему и дали партийную кличку – теперь это называют «позывной» – Снаряд…

После выхода первых книг Трофима стали приглашать на книжный выставки, на встречи с читателями (проезд оплачивался устроителями, нередко бывали и гонорары за выступления), и, случалось, дней до двадцати в месяц он был в разъездах.

За ним, как и за большинством политических активистов, следили. Почти не прикрываясь. Перед акциями у подъезда стояла машина с парочкой амбалов внутри, в дороге неподалеку от Трофима находился сопровождающий… Выбор у службы безопасности был, видимо, небогатый, и постепенно Трофим стал знать своих сопровождающих в лицо. Отмечал, как они скисают, изматываются, чахнут в этих постоянных путешествиях… Сегодня Трофим трясется в плацкартном вагоне в Москву, вечером следующего дня садится в самолет и летит в Новосибирск, оттуда – в Иркутск, из Иркутска – обратно в Москву, снова поездом в Курск, из Курска – домой… Трофима подпитывала его растущая известность, радушие встреч, интересные разговоры с людьми, а сопровождающие просто валились с ног.

Иногда Трофим смеялся над ними. Видел, что сопровождающий спит, когда нужно уже ему, Трофиму, сходить на станции, и тряс того за плечо: «Вставай, милый, пора». Сопровождающий вздрагивал, начинал еще в полусне суетиться, видел, что разбудил его тот, за кем следит, смущался, неуклюже пытался выдать себя за простого пассажира… Или в вагоне-ресторане Трофим предлагал сопровождающему, клюющему за соседним столиком самый дешевый салат, пересесть к нему, поесть горячего, выпить водки. «Да чего ты, – уговаривал, – мы ж не чужие люди. А то последнее здоровье потеряешь». И видел на лице мужчины-шпика такую униженность и бессилие…

Несколько лет назад организовывать митинги и акции прямого действия Трофим почти перестал, связь его с партией не то чтобы ослабла, а вышла на другой уровень – он стал чуть ли не олицетворением партии, затмив даже вождя, философа Серебренко (позывной – Отец), главным пропагандистом ее программы, но пропагандировал во время творческих встреч, при помощи прозы и статей… Давно Трофим не участвовал в подпольных совещаниях, давно его не называли Снаряд, не видел в планах акций слов: «Вторую колонну ведет Снаряд… Снаряд контролирует первую волну прорыва…»

И вот из холодной темноты двора раздалось:

– Снаря-ад!

Трофим вздрогнул и замер. Словно его накрыло чем-то глухим, тяжелым… Правда, быстро пришел в себя, но сперва глянул налево-направо, назад, отыскивая сопровождающих, следящих… Никого.

– Да? – сказал тихо. – Кто это?

От ствола толстого тополя отделилась фигура, вышагнула на рассеянный свет из окон. Трофим узнал Митьку Попова с позывным Ясир.

Четыре года назад Ясир участвовал в том, что позже назвали в СМИ «погромом на Манежке». Тогда, через несколько дней после убийства в Москве русского парня – несколько раз выстрелили в упор в голову из травмата, – тысячи людей пришли к стенам Кремля требовать справедливости, наказать убийцу, который по горячим следам был задержан и очень быстро отпущен.

На Манежной площади сошлось очень много обстоятельств, которые привели к побоищу. Убит был русский, а убийца – с Кавказа, и в тот момент, когда толпа пришла под стены Кремля, пронесся слух, что рядом, в Александровском саду, кавказцы танцуют лезгинку. Толпа бросилась их бить. Милиционеров было поначалу всего несколько человек, и их смяли. Подоспевший ОМОН ринулся на протестующих, но те, разгоряченные, озлобленные, не побежали, а дали отпор…