Десятые

По сути, ничего сверхужасного не случилось (по «Евроньюс» почти каждый день показывают кадры куда более жестких противостояний в Европе, в том числе и имеющих национальные причины), но тут дело происходило в двух шагах от сердца власти – Кремля, и поэтому нескольких участников, выбранных, скорее всего, произвольно, покарали очень жестко.

Впрочем, что значит «произвольно»… Осужденные на реальные сроки заключения оказались в основном членами той партии, в которой состоял Трофим. И хоть СМИ твердили, что на Манежке распоясались русские националисты, среди осужденных оказался, например, партиец с именем-фамилией Руслан Хубаев…

Митьку Ясира тоже хотели засадить. Нашли на оперативной съемке, как он кидает в ментов чем-то белым. То ли снежками, то ли сосульками. Объявили в розыск. Митька исчез. Говорили, что свалил в Белоруссию, оттуда – в Польшу… Обитает где-то в Европе. А оказывается, вот он – во глубине России! Скрюченный, в разбитых, потерявших форму берцах, в неизменной, но засаленной – белые и черные квадратики слились – арафатке на шее. Щетина во все стороны, как у чующего опасность ежа.

– Митюх! – сказал Трофим, и они обнялись. – Ты откуда, брат? Ты как?

– Да вот, – хехекнул тот, – нелегальствую.

От Ясира пахло преющей одеждой, грязным телом; Трофим инстинктивно отшатнулся.

– Слушай, – попросил товарищ, – можно у тебя помыться? Совсем что-то в последнее время… круг сузился.

– Да конечно! Какой разговор! Пойдем.

– Погоди, а у тебя чисто? Ну, в смысле, – и Ясир издал звук, напоминающий радиоволны.

«Про прослушку», – догадался Трофим и пожал плечами:

– Кто его знает… Вроде не было в последнее время поводов считать, что слушают… Но много способов… у нас вон телефоны в карманах.

– У меня выключен, и батарея вынута… Короче, – Ясир приблизил колючее лицо к уху Трофима, – я буду Ричардом, Ричей. Типа, музыкант приехал к тебе насчет проекта… Ты же занимаешься музыкой…

– Ну хорошо, хорошо, Рича! – Трофиму стало смешно от такой неуклюжей маскировки, Ясир же был серьезен и напряжен. «Еще бы – четыре года в бегах».

Пока Ясир мылся, Трофим собрал на стол кой-какой еды, приготовил чистую одежду – майку, трусы, джинсы, носки… Когда шум воды в ванной смолк, стукнул в дверь:

– Ричард, держи обнову.

Дверь приоткрылась, рука с темными длинными ногтями приняла белье.

– И там ножницы на полочке… мусорное ведро возле унитаза. Бритвы есть, побрейся.

– Ага, ага…

Трофим взял телефон, нашел номер Илюхи, своего соратника, с которым они утром должны ехать на Юго-Запад. Илюха отвечал за погрузку гуманитарки в грузовики.

– Привет, ну как, закончили?

– Всё в поряде! – бодрый голос Илюхи. – Готово.

– Тогда – в семь утра выезд. Водил проконтролируй, чтоб не проспали.

– Я им внушил.

– Хорошо… – Трофиму хотелось сказать про Ясира, представлял, как Илюха обрадуется, примчится увидеться со старым товарищем, но не стал. Мало ли что. Пожелал: – Спокойной ночи.

Больше сегодня звонить было некуда, звонков тоже не ожидалось, и Трофим отключил сотовый, вынул аккумулятор. Оглядел кухню, пытаясь угадать, где бы могли быть спрятаны жучки. И возникло старое, полузабытое чувство тайны, опасности… Задернул плотнее шторы, включил музыку. Тот альбом, что записал с местными музыкантами: дал несколько своих текстов, подпел в кой-каких треках…

Зазвучал ритмичный фанк, а потом раздался голос вокалиста Генки-Ганса:

Чернозем в моем сердце зарастает репьем,

Спят детские мечты, как бомж, укутавшийся

                                                     тряпьем,

В городе греха неживые голоса,

Спиралью лента шоссе в никуда – черная полоса.

– Твое? – кивнул Ясир на песню.

– Коллективное.

С год назад, когда сделали эту песню, слушал ее по десять раз на дню, а теперь не то чтобы приелась, а как-то не соответствовала душевному настрою.

Мой старый бардак и ваш новый порядок,

Как нежелательный сорняк для показательных

                                                       грядок,

Здесь на каждое небо триста тысяч ворон,

Пингвины едут по домам с работы, как с похорон.

Они не видят, они не слышат,

Они не ведают, что творят…

Покопался в дисках на подоконнике, выбрал сборник «Телевизора». Зазвучал красивый, гипнотизирующий голос Михаила Борзыкина:

Выключатель квадратен,

Он похож на портрет

Того доброго дяди,

Который принес нам свет…

– Да оставил бы то, – поморщился Ясир.

– Не хочу…

Впрочем, и «Телевизор» сейчас не катил. Тянуло снова послушать песню Александра Скляра. Жалко, диск остался в машине, а искать ее в интернете было сейчас некогда…

– Что пить будешь? Вино, водка? Коньяк есть…

– Водку, конечно… А семья-то где?

– За город увез. У детей каникулы начинаются.

– М-м, понятно. – Ясир произнес это нехорошо, с завистью, что ли; уселся за стол. – Опа, и икра у тебя?!

– Ешь, набирайся сил. У меня заночуешь?

– Ну, если не против, то с удовольствием бы…

– Тогда неси свое, постираем. К утру высохнет.

Ясир принес груду серой одежды, покопался в штанах, что-то вытащил, спрятал в карман новых джинсов. Засунул груду в стиралку. Трофим сыпанул порошка, включил.

– Теперь можно и приступать.

Ясиру налил водки, себе – белого вина.

– А ты водку не хочешь? – Ясир прищурился с подозрением.

– Мне в семь за руль. На Юго-Запад еду, помощь повезу.