Десятый дневник

– Послушайте, вам будет интересно. Дело в том, что это я пишу почти все стихи Губермана. Только знать об этом следует не каждому.

И Ян, большой артист, не засмеялся, обещав хранить в секрете это долгожданное известие.

О доме нашем в Иерусалиме (почти тридцать лет мы в нём живём с женой, а дети уже съехали) просто грех не рассказать. В нём восемь этажей (а мы – на пятом), ничем архитектурно он не замечателен. И эфиопы в нём живут, и люди глубоко религиозные, и несколько семей, подобных нашей, то есть светских. А событий выдающихся в нём было два: жители какой-то верхней квартиры завезли на крышу мешки с землёй и принялись разводить марихуану, а живущие внизу устроили в подвале казино. Мы с женой про то узнали, встретив как-то поздно вечером небольшую группу полицейских, провожавших двух наших соседей в наручниках.

Но это не главное, что я хотел повестнуть о нашем доме. Здесь я навсегда расстался с мифом о приверженности нашего народа к чистоте. Та куча мусора (порой огромная, её сметают раз в неделю), что лежит у лестницы к нашему подъезду – очевидное и грустное опровержение вековечного мифа. Здесь и картонные стаканчики из-под воды, и обрывки объявлений с соседней синагоги, и обёртки от бесчисленных магазинных сладостей, и множество другого беспородного сора. Ибо невдалеке стоят на маленьком дворе две скамейки, а на них сидят местные жители, и ветер метёт отходы их жизнелюбия к нашему подъезду. И никого этот завал не беспокоит. Мы писали в разные инстанции, прикладывая фотоснимки этих куч – всё бесполезно. А количество религиозных соседей в нашем доме всё растёт и растёт, об этом приятно свидетельствует растущая толпа детских колясок в подъезде и скопище малышей, уже из колясок выросших. Я радуюсь, когда евреи размножаются, а большинство прежних обитателей нашего дома давно съехали в другие районы.

Дело в том, что некий неизвестный мне влиятельный раввин где-то сболтнул, что обладает неопровержимым знанием: Мессия, который скоро спустится на нашу землю (наконец-то!), начнёт обход Иерусалима именно из нашего района. И сюда немедля хлынуло нашествие желающих его увидеть первыми. К нам уже раз десять звонили и стучались молодые в чёрных шляпах: не хотим ли мы продать свою квартиру? Не хотим. Нам просто лень переезжать, уже года не те. А так как цены поднялись, то многих это соблазнило. Так вот всю эту вселившуюся молодёжь нисколько не волнует мусорный завал, через который они трижды в день (как минимум) легко переступают, спеша на молитву. Иегова ничего не заповедал им насчёт дворовой грязи. Нет, я не жалуюсь ничуть, мне просто интересно и забавно.

Что-то я разнылся, кажется, а у меня была недавно в курортном городе Нетания одна весьма пощекотавшая мне самолюбие случайная встреча. Я вышел из гостиницы покурить и стоял на улице, разглядывая прохожих. Очень много сейчас в Нетании евреев из Франции, и французская речь звучит по всем улицам города. Возле меня остановился вдруг огромный ящик на колёсах (из него торчали ручки двух мётел и совков для уборки уличного сора), и коренастый загорелый дворник обратился ко мне по-русски: мол, не я ли тот самый, правильно назвав мою фамилию и имя. Я изумлённо подтвердил, что я тот самый, и дворник на прекрасном русском языке сердечно похвалил мои стихи и прозу. И руку с уважением пожал, спросив на это разрешения. А я стоял, ошеломлённый и растроганный, и дворник мне сказал:

– А я вот тоже: мету и пишу, пишу и мету, – после чего повёз свой ящик дальше, пожелав мне долгого здоровья.

Из бывших гуманитариев, наверно, им в Израиле приходится нелегко. Дай Бог тебе удачи, неизвестный сочинитель, пожелал я ему вслед – даже если ты графоман.

Другая история с почти таким же началом случилась у меня в Киеве. В большой аэропортовской курилке вдруг обратился ко мне симпатичный человек того же примерно возраста, что тот дворник – лет за пятьдесят с небольшим. Симпатичное лицо, седые волосы, очки и крохотная борода. Он сидел довольно далеко от меня, поэтому его громкий вопрос прозвучал на всю курилку:

– Извините, – спросил он, – это вы и есть тот самый знаменитый поэт?

Ну что ответишь на такое? Со скромностью, присущей мне, я утвердительно кивнул. И чуть пожал плечами: я, наверно.

– Минутку обождите, я хочу вам что-то подарить, – и человек, вскочив упруго, кинулся в зал ожидания. Я видел, как он рылся в оставленном походном рюкзаке. Вернулся он, протягивая мне маленькую модель ордена, запакованную в пластмассу, – эдакий военный сувенир.

– Я – Юрий Табах, – сказал он, – а это копия моего американского ордена. Можно я с вами сфотографируюсь?

Это имя ничего мне не сказало, а массовые фотосессии приключаются у меня после каждого выступления. Я его молча обнял, он нас щёлкнул своим продвинутым телефоном, мы пожали руки друг другу и разошлись.