Десятый голод

Мы повскакали на ноги, жадно глядя вдаль, сквозь густой кустарник, где безбрежная степь простиралась до самого горизонта. Сразу отсюда, в километре от нашего ущелья, виднелся поселок… Лань моя, это было как раз то, что вам нужно, — военный поселок: гигантские мачты антенн, чаши радаров, грузовики, бронетранспортеры. А чуть в стороне лежала серая лента бетона и ровный рядок истребителей. Даже отсюда легко читались огромные цифры разметок на ленте, виднелась башня, конечно, диспетчерская, а с той стороны — танкодром, весь изъеденный гусеницами… Словом, закрытая, секретная зона подземных ядерных испытаний, и мы, моя Мата Хари, в нее проникли, вот и все! И только сзади, за нашими спинами вздымался горный кряж Али-Езди, как и было в пергаменте сказано, а Иерусалимом и близко не пахло.

Заночевать в этом месте или разбить просто бивуак было слишком опасно. Кто их знает, эти радары, а не прощупывают ли они каждую складочку гор, каждую пядь этой желтой безбрежной степи? Да так, что мышь у них не проскочит!

Гора, из которой мы вышли, которая нас «родила», была вся из зеленого кремня. Лежали повсюду целые терриконы щебня, тут и там по всему склону виднелись устья многих пещер. Но цепкий, рыщущий мой глаз искал здесь намеки на белый мрамор либо окаменевший известняк, хотя бы…

— Куда нам дальше идти? — спросил меня Дима. — Что там в шпаргалке твоей сказано?

Так он называл мой пергамент, скотина! Так называл он мое сокровище, рогоносец!

Я извлек пергамент из кожаного чехла у себя на бедре и стал читать: «Из-за сплошных пещер гора здесь выглядит как соты, это Пянджир, Пятихолмие. Что же касается благородных металлов, то серебро таится в недрах горы Беги-Джехан, что означает Узор мира… Выходят на поиски и золотоискатели: ночью, при лунном свете надо идти по течению ручья, отмечая себе все блестящее. Дорога будет казаться засыпанной, поросшая бледной травой. Местами надо ползти, местами идти пригнувшись. Вход в пещеру твою будет сиять, подобно китайскому фарфору. А ночью — как матовый бархат — переливаться в пунцовый…»

Ребе лежал на траве, поигрывая веточкой с крохотными фиолетовыми плодами. «Дети мои, не ломайте голову! — сказал он нам. — Давно ничего здесь не светит, подобно китайскому фарфору». И показал веточкой на ближайший холм с остатками древней цитадели. Сказал, что это Дарван-Ахаз — Железные ворота, обсерватория великого Улугбека[25].

— Я это узнал из рукописей Бар-Иври. Он был каббалистом, предтечей первых нистаров[26]… Это он, Бар-Иври, велел Улугбеку запечатать вход в пещеру, ибо там, согласно преданиям Великих посвященных, находится осколок из агадической страны Тевель. Я покажу вам, дети, где мы будем копать!

* * *

Ночью, взявшись за руки, мы обходили с Мирьям развалины древней обсерватории.

Купола ее были обрушены и лежали, искрошенные, в наших ногах. Снаружи, кругом, шли глубокие рвы, заполненные некогда водой. Через проломы в стенах виднелось звездное небо, шафранные сполохи на горизонте.

Подняв лампу высоко над головой, я читал своей душеньке стихи с майоликовых плиток, вплетенные в вязь старинных орнаментов и арабесок, стихи Мавлоно Саккаки, чье происхождение из ремесленников, мастеров по изготовлению мечей и кинжалов:

Султанов в мире пришло и ушло много,
Но такой, как ты, — один, Улугбек!
Если есть у небосвода язык — он пусть скажет:
«Взнуздав, усмирив небосвод, строптивого коня судьбы,
Ты выжег на нем клеймо,
На крупе его, — в виде звезды с полумесяцем!»

Уставшие, истерзанные, разместившись вповалку, наши все спали. Ибо вьюки и короба пришлось тащить на себе: ребе сказал, что это может передвигаться самостоятельно только в пещерах, во всех же остальных случаях надо волочь на себе. «Демоны подземелья — это не ангелы!»

Спал глубоким, обморочным сном и несчастный старик Фудым. Тайком мы связали его. Он сделался к ночи настолько буен, что поминутно пытался удрать вниз, «в Иерусалим, к сыну своему Исааку!»

Ребе обложил веревкой большой квадрат на полу, под бывшим центральным куполом, и мы принялись за работу.

Сначала пришлось оттаскивать тяжелые тесаные камни, упавшие некогда сверху, затем разгребать кайлом и лопатами комковатую, окаменевшую землю, занесенную в цитадель реками прошлых веков, а когда появились плиты пола — орудовать ломом. Плиты были спаяны удивительно стойким раствором, грохот поднялся на всю окрестность. Мы сокрушали пол, высекая фонтаны искр, и умирали от страха: под боком у нас крутились радары, торчали чуткие уши антенн…

Часто садились передохнуть, поесть и попить, а ребе рассказывал нам историю жизни своего коллеги, приведенного ко двору Улугбека — в пестрый, раскосоглазый Самарканд из просвещенной, цветущей Кастилии: