Нет. Пусть живет без любовниц. Хотя бы в первые три месяца. Нет. В первый год после того, как он выпнет из своей жизни, очнувшись от помешательства, он не имеет права на любовниц.
— Мирон Львович, — заглядываю в кабинет, — переговорная готова и вас ждут.
Откидывается назад и с загадочной задумчивостью взирает на меня. Сердечко раз и пропускает удар, а к щекам приливает кровь.
— Буду через пять минут, — повелительно кивает, и я выхожу.
Хватаю со стола блокнот, ручку и выбегаю из приемной. У лестницы меня ловит всполошенная Мария Ивановна и шепчет:
— Что ты натворила? Почему он тебя уволил?
— Что?
— Сказал искать новую секретаршу, — Мария Ивановна хватает за руки, — в срочном порядке! И с понедельника я опять у него на побегушках! Софья! Почему?
Я была права. Мирон пришел в себя и осознал, что вспылил. Медленно вытягиваю руки из вспотевших ладоней Марии Ивановны и отступаю. Крепко смыкаю дрожащие губы и сглатываю колючий комок слез.
— Софья, ты меня подставила.
— Мария Ивановна, — по лестнице величаво спускается Мирон, спрятав одну руку в карман. — Вернитесь к работе.
Та кидает на меня загнанный взгляд и семенит прочь, охая и ахая. Прячу глаза от Мирона, и тихой тенью следую за ним. Еле передвигаю ноги и в ушах шумит. Я на всю жизнь запомню выматывающий во всех смыслах аттракцион, на котором меня прокатил эксцентричный босс.
Не помню, как оказалась в переговорной. Очнулась лишь тогда, когда Мирон сел во главу длинного широкого стола и начал задавать наводящие вопросы по новому объекту. Какой-то жилой дом бизнес-класса в Дмитровском районе. Афанасий Петрович громко отчитывается, дергает инженеров, которые либо оправдываются, либо спокойно рассказывают о проделанной работе.
Я почти не вслушиваюсь и прижимаю блокнот к груди, в которой гулко бьется сердце. Мирон подразнил заявлением о бракосочетании, новой фамилией, сыном, что нагадала старуха Рамона, и опомнился. Я не выплыву.
— Всех благодарю.
Когда в переговорной остаюсь я и Мирон, то он протягивает мне бутылку воды.
— Ты жива там, Софушка?
— Жива, — выхватываю бутылку, вскрываю ее и жадно присасываюсь к горлышку.
— Посиди-отдышись.
— Все в порядке, — ставлю опустевшую наполовину бутылку на стол и вытираю рот. — Все просто замечательно.
Покачиваюсь от слабости, и Мирон мягким рывком усаживает к себе на колени.
— Все же посиди.
— Мирон Львович…
— Буду скучать по Мирону Львовичу, — вглядывается в лицо.
Порываюсь встать, но я вновь и вновь оказываюсь на коленях. На четвертый раз под смех Мирона в переговорную входит Виталий, который шагает к нам и кладет на стол паспорта и красную гербовую бумагу с печатью. Пялюсь на “Свидетельство о заключении брака” и поднимаю взгляд на Виталия, который широко улыбается:
— Поздравляю, пупсики.
Мирон берет мою правую ладонь и нанизывает на безымянный палец гладкое обручальное кольцо поверх того, что искрит благородными гранями.
— Но…
— Что? — вкладывает в ладонь второе кольцо и замирает с приподнятой правой кистью.
— Ты меня уволил, — подцепляю кольцо и в замешательстве надеваю его на безымянный палец Мирона.
— Я придерживаюсь патриархальных устоев, Софушка, — меланхолично отвечает он и протягивает вперед руку, разглядывая кольцо на пальце, — теперь твоя работа — быть послушной женой, любящей матерью и ненасытной тигрицей в постели. Справишься?
Хватаю паспорта со стола и пролистываю до штампов.
— О, черт.
— Совет и любовь, — Виталий приглаживает лацканы пиджака и шипит, — сколько вы мне нервов вымотали, и сколько еще сожрете.
— Сделай вид, что рад, — Мирон фыркает ему в спину, а я перевожу взгляд с одного штампа на другой.
— Я рад, Мирон Львович, и эта радость сведет меня в могилу.
— А как же тридцать дней? — удрученно кладу раскрытые паспорта на свидетельство о браке.
— Мне пошли на встречу, — Мирон щелкает меня по носу, — никаких тебе тридцати дней. Ишь ты.
— Ты деспот, — пораженно шепчу я. — Подлый эгоист.
— Это для тебя новость? — его рука неторопливо поглаживает меня по бедру. — А теперь, Софушка, иди. Позвони в мэрию и назначь Афанасию Петровичу встречу с Сютиным.
С трудом вспоминаю, кто такой Сютин.
— Сердитый мужик с сердитой жизнью, — шепчет на ухо и щиплет за бедро.
— Точно.
Встаю и, пошатываясь на ватных ногах, иду мимо Виталия и пустых кресел. В голове звенит и я не замечаю ничего вокруг. На автомате звоню в мэрию, переговариваюсь с секретаршей Сютина. Она долго возится с записями, выискивая среди них график встреч шефа. Я слушаю ее взволнованное дыхание, шуршание бумаги, и невидящим взглядом смотрю в монитор ноутбука.
— В следующий вторник в три часа дня Роман Семенович свободен.
Делаю запись, пишу письмо на почту главного инженера проекта и предупреждаю его о встрече через звонок.
— Ясно, — зычно отзывается Афанасий Петрович и бросает трубку.
Сижу в тишине и набираю маму, которая отвечает сразу и радостно щебечет в трубку, когда слышит мой голос:
— Софа!
— Ма, вышла замуж.
— Что?! — ее голос из ласкового щебета обращается в рявк. — За кого?!