Детектив дальних странствий

Вероника похоронила маму на маленьком, практически заброшенном еврейском кладбище за городом. Привезла ее к родителям. Аркадию и Розе. Удивительно красивым людям, так и не изучившим за всю жизнь науку счастья. Еврейское «счастье» степным ветром гнало их в спины, встречало ураганом в лицо. Оно превратило их кровь в густой настой тоски, терпения и рвущихся из душ скрытых страстей. Их плач никогда не был слезами. Их труды не вели к деньгам. У них была великая любовь, для которой всегда был готов саван.

Роза, известная киевская модель тех времен, когда проданная с ее прекрасной головы шляпка стоила больше, чем она сама получала в месяц, а то и в год, родила мужу двух дочерей. Не получилось передать им свою красоту, зато несчастьем она поделилась по полной программе. Старшая ее дочь похоронена в Москве. А когда у младшей родилась внучка Вероника, Роза сказала:

– Спасибо тебе, Господи. Она похожа на меня. Я точно знаю.

Кристина, мама Вероники, всхлипнула:

– Чему ты радуешься, мама? Ты передала ей свою судьбу. Я боюсь этого.

И вот Кристина получила возможность продолжить разговор. Рассказать своей матери, как они жили без нее.

Вероника не позвала на похороны своих знакомых. Только двух соседок, с которыми мама общалась. Просто общалась. Друзей и подруг у Кристины не было. Ника положила к трем могилам шесть черных роз. Ей повезло: она искала цветы по городу и по рынку весь вчерашний день. Так она решила – подарить маме и бабушке с дедушкой черные розы. Поздравить со свиданием.

– Ника, зачем ты принесла черные цветы? – спросила одна соседка. – Нехорошо. Принято класть на могилу красные и белые, чтобы человеку в пути было не так страшно.

– Маме понравится, – ответила Вероника. – Черный цвет – это на самом деле покой и сон всех существующих цветов. Это празднично и красиво. Бабушка всегда носила черные платья и черную шляпу с вуалью. А она точно знала, что идет женщине. Всем женщинам нашего рода шел черный цвет. Сейчас он пойдет только мне.

Маме там выдадут белые одежды.

После тихих и коротких похорон она заказала близким общий памятник. Заплатила за него крупную сумму: отдала все сбережения. Соседкам памятник, который Вероника выбрала, тоже показался странным. Очень большой, почти не обработанный, неправильной формы черный камень гранита с блеском слез по всей поверхности.

– Молодец, – сказал ей кладбищенский художник. – Правильно выбрала. Это очень редкий и ценный камень.

На памятнике Вероника попросила выбить крупными белыми буквами одно слово: «Бейлисы».

– Ника, а что за слово ты заказала выбить на памятнике? – спросила у нее уже дома соседка Инна Петровна, старая учительница истории.

– Это наша фамилия, – ответила Вероника. – Бабушки, дедушки и мамы до замужества.

– Что-то знакомое, – произнесла Инна Петровна.

– Вы, конечно, знаете, о ком речь. Мой непрямой прапрадед – Мендель Бейлис. Тот самый: «Дело Бейлиса». Арестован в Киеве в тринадцатом году по подозрению в ритуальном убийстве христианского мальчика.

– Кровь христианского младенца! Ну да, конечно, знаю. Его оправдали. Но, господи, девочка. Какой ужас! Мой тебе совет – не рассказывай больше об этом никому. Люди злые и по большей части необразованные. А ты учительница. Репутация может пострадать.

– Инна Петровна, – улыбнулась Вероника. – У меня в принципе нет привычки кому-то рассказывать о чем-либо.

Так прошел день похорон. И пришла ночь настоящего прощания. Вероника поплыла в путь между тем, что было давно, и тем, что прямо сейчас становится прошлым. Она их всех видела, ей являлись чудесные подробности, дивные черты. И все это в запахах и цветах. Золотые лепестки роз в медном тазу с бабушкиным вареньем. Запах ванили от маминой выпечки. Запах трубки дедушки, который двадцать лет прожил в полной неподвижности. Его, молодого и сильного, полностью разбил паралич после очередного допроса в КГБ.

Власть так же «любила» ее родных, как их судьба. У Вероники уникальная память. Она помнит себя до того, как научилась говорить. Это они выяснили с мамой, когда она рассказывала свои первые воспоминания.

Одного не хотела видеть Вероника в эту ночь. Она не хотела видеть будущее. Ника вообще его не хотела.

…Он ничего не видел. Он старался удержать прыгающий подбородок. Руками в наручниках пытался вернуть на место разбитые очки в каплях крови. Кровь текла изо рта по шее, на грудь в белой рубашке. Его голос ему не подчинялся: дрожал и срывался.

– Это страшное недоразумение, – объяснял он. – У меня четверо маленьких детей. Я их обожаю. Мальчик, о котором вы говорите, – друг моего сына. Я его очень люблю. Я даже не могу поверить в то, что с ним такое могло произойти.

А его продолжали бить по лицу. Требовали написать признание в зверском убийстве христианского ребенка Андрея Ющинского.

Так проходили допросы Менделя Бейлиса, киевского рабочего, которого схватили по сфабрикованному обвинению в сентябре тринадцатого года.