Детектив для неправильных людей

– Не было запрещено! – Дима зло оскалился в её сторону. – Другие вовсю донатили игру, а я? У меня всего-то ничего на это денег было! Как я мог выиграть? А вы мне не дали! – он чуть не с ненавистью уставился на мать.

В самом деле! Деньги-то в семье были, ну что б родителям не бухтеть про их дурацкие правила семьи, а просто взять и дать нужную сумму? У него отец бизнесмен, а цепляется в свои деньги как клещ, просто так и не допросишься – только с объяснением того, для чего и почему это сыну надо. Игра для отца – пустой звук, а ему, Диме, это жизненно необходимо!

– И поэтому ты украл? – с живым интересом уточнил Хантеров.

– Просто взял… Я бы потом вернул… Выиграл бы и всё вернул! – возмутился Дима.

– Аааа, так это был займ? – возликовал Хак, который такие объяснения от воришек разных уровней слышал регулярно.

– Ну конечно! Просто займ! – обрадовался Дима. По его мнению, излишняя щепетильность родителей в деле выдачи карманных денег была крайне утомительным и вредным явлением, он вышел из ситуации как мог. Хорошо, что хоть кто-то это понял!

– А когда же ты собирался сказать, что ваш Макс Костров ни в чём не виноват? – Хантеров отлично понимал, что перед ним подросток… Но не стал ни смягчать тон, ни гасить силу воздействия.

– Когда ты собирался признаться, что ты без спроса брал чужие, не принадлежащие тебе деньги везде, где их находил, лишая своих одноклассников возможности купить что-то им нужное? Когда ты хотел отдать всё обратно и объяснить, что тот, кого обвинили напрасно, кого подозревали и презирали за это, на самом деле ни в чём не виноват?

– Да кто вы такой, чтобы обвинять моего сына? – опомнилась мать Димы.

– Я? Я – отец девочки, которую вы прессовали в течении полутора часов за то, что она разобралась в ситуации, поняла, что Макс не виноват и нашла того, кто реально крал деньги! Да, Дима, это вовсе не займ, а именно кража и подстава друга! Тебе его жалко-то не было?

– Он мне не друг! Он мне никто! И мне не было его жалко! Он, он сам виноват! – заорал Дима.

Слова полились потоком, и Хак потихоньку кивнул Насте на дверь, – как бы то ни было, но парень с его помощью открылся слишком сильно.

Потом Дима поймёт, конечно, что сделал это при куче народа, но если присутствие взрослых он выдержит, то осознание того, что эта исповедь произносилась при сверстнице, да ещё и однокласснице, пережить пареньку будет очень трудно.

Настя шустро юркнула за дверь, закрыв её за собой, а Дима всё рассказывал, как вполне себе нормальная мальчишеская дружба развалилась из-за намёков его матери о том, что ему не надо дружить с «неподходящим ему Костровым», что это нехорошая компания для её сына. Это с одной стороны, а с другой, из-за понимания самого Димы, что Макс-то его на голову сильнее… Сильнее в учёбе, сильнее физически и морально. Лучше во всём.

Да, конечно, это говорилось не такими словами, но суть была именно такой. В словах Димы плескалась зависть, откровенная голодная зависть человека, который почему-то поставил себя на ступеньку выше кого-то другого, а потом осознал, что на самом деле – слабее, хуже, и вообще до этого «низшего» не дотягивает.

Потрясённая Ксения Николаевна, молчавшая во время всех предыдущих откровений, не выдержала и вступила в разговор, вопрошая, как мог такой хороший мальчик из такой прекрасной семьи что-то подобное сделать, мать Димы тут же впилась в неё с криками «Как вы могли не заметить конфликт», а Хантеров отступил к Маше, покосившись на так и незамеченную широкой публикой сотрудницу полиции, очень внимательно выслушивающую стороны конфликта.

– Маш, откуда это у нас взялась такая милейшая во всех отношениях завучиха? – почти беззвучно спросил Хак у жены, заинтересованно оглядывая разъярённую Ксению Николаевну, сцепившуюся в моральной битве с Диминой родительницей.

– А это бывшая директор школы. Ну что ты так удивлённо на меня смотришь? Она раньше крайне редко общалась с детьми – как учитель-предметник давным-давно ничего не вела, зато прекрасно взаимодействовала с департаментом образования и прочими радостями директорской жизни, а потом школы укрупнили, нашу прицепили к комплексу из ещё трёх школ и пяти детсадиков, а бывших директрис понизили до завучей.

– Как много я пропустил в жизни, – пробормотал Хантеров. – А нафига, прости мой французский, это укрупнение делалось?

– Так чтобы расходы сократить – так-то четырём директорам надо было платить, ну и завхозы были у каждой школы свои, и прочие сотрудники… а так – получается сплошная экономная…

– Не подсказывай! Дай я догадаюсь… Сплошная экономная ягодичная мышца! – серьёзно сообщил Хантеров и Маше пришлось прятаться у него за спиной, чтобы беззвучно посмеяться.

Там, за плечами Хунты, она сделала два открытия – во-первых, ей тут очень нравится находиться, а во-вторых, она вполне-вполне могла бы и не прятаться.

– Могу и в голос хохотать – они так сцепились, что всё равно ничего вокруг не замечают, – осознала Маша, глядя на баталии, шедшие вокруг «заёмщика» Димы.