Детектив для уютной осени

– Витя, – сказала Нинель, и губы у нее затряслись, – прости меня, Витенька!.. Я не могла! Никак не могла! Когда ты решил дом продать, у меня сердце перевернулось!

Виктор Захарович тяжело встал, зашаркал к ней, сел рядом на диван и обнял ее. Нинель горько заплакала.

– Бедолага, – сказал Захарыч, гладя ее по голове. – Ты бы со мной поговорила. Ты бы мне открылась, неужели я б не понял!..

– Ничего бы ты не понял, Витенька, – прорыдала Нинель. – Разве ж я могла!..

– Человека погубила, – покачал головой Виктор Захарович, – натворила дел…

– Витенька, прости!..

– Да я-то что! Я прощу, а вот… люди простят ли?..

Саня вдруг встал, словно принял какое-то решение. У него как-то заострилось лицо, и по лицу и по движениям стало понятно, что он сильный, опытный, жесткий человек – совсем не такой, к какому они привыкли за последнее время.

– В тюрягу вас не примут, это точно, – сказал он, и Василий Васильевич усмехнулся. – Да и старая вы уже!

Нинель Федоровна перепуганно уставилась на него.

– Доказательств у нас нету, а те, что есть, – фуфло. Придется вам отсюда съехать, из вашего драгоценного дома. Я прослежу за этим.

– Куда съехать? – спросила Нинель с ужасом.

– А в рыбхоз. У меня хозяйство небольшое на косе, рыбу там разделывают, консервы крутят. Там доживать будете. Без права переписки.

– Я не хочу рыбу разделывать, я не могу, – Нинель вновь зарыдала. – Я здесь хочу, я за этот дом жизнь отдам!

– Да вы уже отдали, – сказал Василий Васильевич. – Разве вы так и не поняли?..

– Сериал, – провозгласил Стас. – Ну, прям мыльное мыло!.. Не поверит никто!..

– Заткнись! – хором велели ему Кристина и Софья.

– Я друга потерял, – продолжал Саня хмуро, – хотя не разобрать теперь, кто мне он был-то, друг ли, враг ли!.. – Он пошевелил складками на лбу, словно на что-то решаясь, и почти крикнул Василию Васильевичу в лицо, словно именно он, инженер Меркурьев, был во всем виноват: – Я как стал бумаги смотреть, так и понял, что есть я последний лошара!.. Всю жизнь, веришь, нет, Ванюшка у меня деньги тырил! Я с ним по-братски, как с родным, а он!.. И ведь порядочно натырил! Самой малости не хватило, чтоб дом купить, мои капиталы понадобились, ешкин-матрешкин! Кабы чуть больше натырил, купил бы он дом этот, и дело с концом!

Василий Васильевич сочувственно смотрел на страдальца. Мура поднялась и потянула Меркурьева за руку. Он с трудом встал.

– Ты что?

– Выйдем на минуточку.

– Куда?

– Пойдем, пойдем!..

Василий Васильевич зашаркал ногами, почти как Виктор Захарович, и уже из коридора услышал, как Софья сказала:

– Пап, можно я внимательно посмотрю бумаги?

– Мура, куда ты меня тащишь, – зашипел Меркурьев. – Сейчас самое интересное начнется! Трагедия закончилась, сейчас будет марш энтузиастов и воссоединение любящих сердец!

– Успеешь, – буркнула Мура и подтолкнула его в спину.

Они вышли в вестибюль с готическим окном и круглым столиком. За столиком сидели двое, совсем незнакомые. Василий Васильевич оглянулся на Муру. Она приложила палец к губам.

Он опять посмотрел.

Двое, он и она, пили кофе. Большой медный кофейник стоял на спиртовке посреди стола, тонкие чашки были наполнены до половины. В вестибюле приятно пахло.

– Ну вот, – говорил он. – Все и закончилось. А ты все – времени мало, времени мало!

– Так его и было мало, – она улыбнулась. – Если бы мы их не торопили, они до сих пор бы спали!

Он протянул руку и дернул ее за нос. Она захихикала.

– И дом пропал бы, – сказала она, посерьезнев.

– Камень не мог пропасть, – возразил он. – Он ведь оказался у хозяйки! У хозяйки дома!..

– Хорошо, что она здесь, – согласилась женщина. – Кофе добавить?

Меркурьев еще раз оглянулся на Муру, наклонился к ее уху и прошелестел:

– Кто это?

– Старик со старухой, – ответила Мура. – Которые жили у самого синего моря!

– Так они молодые совсем! Как мы!

– Ну да, – согласилась она. – Молодые.

– Подожди, – сказал Василий Васильевич. – Сейчас, сейчас! Это смотритель маяка и его жена?

Мура кивнула.

– Это они там пили кофе и слушали музыку?

Мура опять кивнула.

– А «Философия Канта» их рук дело?

Она опять кивнула.

– А богдыхан с отломанной башкой?

– Они не могли допустить, чтобы дом пропал, – прошептала Мура. – И помогали нам, как умели.

Зазвучали шаги, Меркурьев оглянулся. Мимо них прошел Иммануил Кант в пальто и с ковровым саквояжем.

Увидев сидящих за кофе, он приподнял шляпу, приветствуя их, а потом повернулся к Василию Васильевичу и Муре.

– До свидания, молодые люди, – сказал он галантно и зашагал к двери.

– Вот и все, – задумчиво произнесла Мура, когда Кант шагнул за порог.

За столиком уже никого не было.

Василий Васильевич помолчал.

– Мы их больше не увидим? – спросил он наконец.

Мура вздохнула:

– Я пока не знаю. Я многого еще не знаю, Вася.

Вокруг кафедрального собора лежал снег, и это было очень красиво – чистый снег на изумрудной траве! Липы, еще не совсем облетевшие, время от времени роняли на снег холодные желтые листья.

Мура фотографировала листья на снегу, и ей казалось – это самое прекрасное, что она видела в жизни.

Василий Васильевич слепил слабый снежок, кинул и попал ей точно в серединку того места, в которое метил.