Нику привез таксист к небольшому старому двухэтажному дому. Низ дома был сложен из старого кирпича с окна почти у земли. Верхняя часть же собрана из потемневших бревен, старые деревянные рамы покосились от времени, во многих недоставало стекол, и дыры хозяева просто закрыли кусками фанеры. Дом выглядел запущенным. Листы старой ржавой крыши поскрипывали на ветру, ворота покосились и напоминали дыру в грязную преисподнюю. Двор тоже не радовал чистотой и убранством. Огромные лужи занимали большую его часть, позади стояли старые трухлявые сараи, с сорванными с петель дверями, по двору на длинных веревках болталось постиранное белье. Все здесь было пропитано нищетой.
Ника поежилась, но шагнула во двор и провалилась в глубокую лужу, промочив ноги. Только теперь она разглядела, что в грязи лежит длинная доска, которая исполняла роль тропинки среди непролазного болота жижи. Осторожно перешагивая, Ника добралась до дверей дома. И тут она поняла, что не знает, в какую дверь нужно стучать. Дом был поделен на две части, и в каждую половину вела отдельная дверь с маленьким, сколоченным из досок, предбанником.
Тут одна из дверей открылась, в проеме появилась женщина с тазом в руках и выплеснула воду прямо Нике под ноги. Ника успела только ойкнуть и сделать шаг назад, чтобы вода не окатила её.
— Тебе чего тут надо? — зло спросила тетка.
— Здравствуйте, я ищу родственников Павла, простите, не знаю его фамилии, но он жил в этом доме двадцать лет назад.
— А тебе чего Павел то сдался? — спросила тетка, зло сверкнув глазами из-под надвинутого на лоб платка.
— Моя мама уехала с ним двадцать один год назад, ее звали Людмила Серова, — Ника сбивчиво пыталась объяснить злой тетке, зачем она здесь.
— Ты Люськина дочка что ли?
— Да.
— Заходи… — женщина кивнула Нике головой, приглашая ее вовнутрь.
И Ника шагнула в узкий темный предбанник весь заставленный каким-то хламом. Здесь было довольно темно, и, заходя с яркого солнечного света, легко можно было переломать себе ноги.
Из предбанника они попали в комнату, которая была, по всему видимому, и кухней, и залом, и прихожей. Верхние вещи висели возле дверей на вешалке, прикрытой цветастой занавеской. Большую часть комнаты занимала печь, в центре комнаты стоял стол с кружевной скатертью и четыре стула. Во всем убранстве сквозила нищета, но дома было удивительно чисто, так что Ника, глянув на свои грязные кроссовки, сняла их и только после этого прошла к столу. Женщина, что встретила ее в дверях, представилась. Это была сестра Павла Наталья. Сложно было сказать, сколько ей лет, наверное, не больше сорока с хвостиком, но ее сильно старило обрюзгшее лицо с мешками под глазами, непонятного цвета неопрятный пучок волос на голове, серая мешковатая одежда.
— Чего ищешь то Павла? Умер он давно, застрелили его, а твоя мать у свистала, даже не похоронила его, — Нику передернула от этих слов, ей было неприятно, что о ее матери говорят в таком уничижительном тоне.
— Просто я думала, что он мой отец…
— Ха- ха, ха! Насмешила, отец… — тетка нервно засмеялась. — Павел свинкой в детстве переболел, не могло быть у него детей, а Люська твоя ещё та гулена, так что среди ее дружков ищи отца.
— А вы не знаете?
— Так они в Саратов уехали вчетвером: Димка, Колька — сосед, Люська и Павел наш. Павла потом пристрелили, а Колька с Димкой в тюрьму загремели, а кто твоей мамашке из них дитё сделал, того правда не знаю.
У Ники в груди болезненно сжалось, вот зачем она начала копаться в мамином прошлом, что для себя выяснила? Что мама была не совсем добропорядочной, а ее отец мог сидеть в тюрьме…Хорошо, что этого не слышит Сергей. А его мама придет в ужас от такой новости. Если это станет известно, ей можно поставить крест на их отношениях с Сергеем, Надежда Сергеевна точно приложит все свои силы, чтобы их отношения закончились. Что там говорили Яна с Кариной, что Красавины не женят своего сына на нищенке, а тут нищенка да ещё с отцом уголовником…
— Простите, видимо я зря пришла…
В этот момент двери открылись, и в комнату шагнул худенький паренек лет шестнадцать с короткой стрижкой, в старой застиранной курточке, рваных джинсах, и таких же изношенных кроссовках.
— Теть Наташ, хлеба не найдется, а то пожрать дома нечего.
— Сейчас дам, — тетка встала и пошла за печку, бренча посудой.
Парень цепко с ног до головы осмотрел Нику, взгляд его был неприятный, похотливый. Ника отвернулась, чтобы не встречаться с ним глазами.
— Ты вон у его дядьки спроси, — сказала тетка Наташа, отрезая хлеб. — Он с ними был тогда, может он что-то тебе подскажет.
— Вы про что, тетя Наташа?
— Да, вон девушка ищет отца своего, мать ее Люська тогда с мужиками в Саратов уехала, там Павла моего застрелили, — тетка шмыгнула носом и вытерла кончиком платка слезу.
— Это тогда, когда дядька золотишком баловался?
— Кто их окаянных знает, что они там делали, только вот брата моего похоронили…
— Нет, ничего не надо, пойду я, наверное, — голос Ники был тих, ей было неприятно всё это слышать, да и разбираться дальше в перипетиях жизни своей матери как-то расхотелось.