Детектив и политика 1990 №4(8)

У этой женщины очень интересная биография, осколок нашего времени. Она воздерживается от пересказа своей жизни по многим причинам, тем более не смогла бы сделать это я, но сказать хотя бы несколько слов о ней считаю себя вправе. Блестящей рассказчицей узнала ее лишь на воле, в лагере М.М. была очень сдержанна и даже молчалива. В тюрьмах и ссылках она просидела в общей сложности 28 лет, не раз бывала под следствием и под пытками, одним из ее следователей был сам Кашкетин, известный воркутинский палач. За это время были и годы, которые она пролежала в гипсе, да чего только не было! Единственный сын расстрелян в неполных восемнадцать лет… Еще в ранней юности жизнь ее завертелась вихрем. Росла в Ленинграде, начала учиться в Психоневрологическом институте, где директором был Бехтерев, одном из самых демократических учебных заведений, в котором накануне революции было немало буйных голов и немало горячих дискуссий. Сразу стала большевичкой. В период Октября работала в отделе печати Смольного, жила среди творцов революции, вышла замуж за человека, уже умудренного жизнью, на полтора десятка лет старше себя. То был большевистский дипломат Иоффе, будущий председатель советской делегации во время заключения Брестского мира, позднее посол в ряде стран на Востоке и на Западе — в Японии и Австрии, Китае и Германии. Новые страны и нравы, возвращение в Союз, перемены и контрасты. М.М. бывала на приемах и принимала у себя. Масса впечатлений, широчайшее поле для наблюдений и обучения. У М.М. природный дар отбора впечатлений и их своеобразной переработки. В рассказах всегда выделит эпизод или мысль, которая, как в фокусе, отразит событие в целом, явление, человека. Суждения часто спорны, но никогда не трафаретны. У нее есть умение — познанное, увиденное превратить в собственное достояние. Это свойство богатых натур. Ее тянуло в журналистику, любила редакционную работу, а тут разъезды, подчинение всей жизни дипломатической работе Иоффе. Взбунтовалась, доказывала мужу, что ее работа важнее невольно пассивных разъездов, не поехала в Англию, начала работать в ленинградском отделении Детгиза с С.Я.Маршаком и другими детскими писателями. С некоторыми сохранила дружбу навсегда. В журналистику толкал М.М. ее темперамент политического борца и полемиста. Казалось, предстоит жизнь необъятных возможностей…

Обстоятельств точных конца А.А.Иоффе не знаю. Последние годы он тяжело был болен и, кажется, застрелился в 1927 году. Похоронен, однако, был с почестями, как крупный советский деятель.

Вскоре М.М. была выслана в Казахстан, туда ей привезли восьмилетнего сына, затем их перевели в Тобольск, потом арест на десятилетия. В личной жизни самое страшное — гибель сына.

После первой короткой встречи расстались с М.М. в вечер зловеще-красного заката, запомнившийся навсегда, поразивший необычностью. Пароход не мог пробиться сквозь шугу, нас высадили в Абези. Часть оставили там, среди них М.М., а ленинградский этап построили и пешим ходом погнали в Сивую Маску, по направлению к Воркуте. В лагерных передвижениях свели нас случайно в Кочмесе. Там она узнала о гибели сына и близкого ей человека и была почти недоступна в страшном молчаливом горе. Ее личное дело попало в колоду непрерывно тасуемых карт — то ее гнали наверх на Воркуту, то вниз, то в Москву… И всюду следствия и все им сопутствующее в 1937–1939 годах. Запрятав далеко пережитое, М.М. не утратила чувству и пульса жизни.

От Усть-Усы на северо-восток шли все время в тумане и в сгущающемся холоде. Плыли без остановок. Река застывала на глазах. Вода сгущалась. Шуга встречалась все чаще и постепенно превращала реку в сплошное месиво. Команда парохода ругалась с конвоем, ибо ей грозила опасность зазимовать на голом берегу без продовольствия и без жилья. Днем 7 октября части этапников приказали собираться с вещами. Поднялась суета. Ленинградский этап предназначался на Воркуту, и имелся приказ доставить нас туда во что бы то ни стало, хотя было совершенно ясно, что нас туда не довезут. Однако и разгружать было запрещено. По сути, нам было безразлично, где высаживаться, как безразлично любому стаду, где произойдет его забой, но расставаться не хотелось. 7 октября — день моего рождения. Кому-то сказала об этом, тот — другому. Выпотрошили чей-то рюкзак и опускали туда шуточные подарки с шуточными надписями вроде записочки, прикрепленной к английской булавке, с надписью "Запретный плод сладок". Зимой булавка не раз меня выручала.