— Окурок, — кивнул Багиров. — Но какой!
Изжеванный чинарик переходил из рук в руки.
— Черт возьми, да это же "Герцеговина флор"! — воскликнул Гога. — Откуда это у вас, товарищ полковник?
В глазах, устремленных на полковника, горело неподдельное восхищение.
— То-то, — добродушно усмехнулся Багиров. — А вы мне спектром в нос тычете!
"Седой" — как любовно звали Багирова сослуживцы — прошел сложную школу жизни и не упускал случая подтрунить над "технарями", как он с юмором называл молодых.
— Я нашел окурок возле американского посольства на Садовой, когда шел с внучкой от зоопарка на Арбат за минеральной водой. Что бы это значило? — спросил он, поигрывая седыми как лунь бровями.
— Не исключено, что здесь замешана рука ЦРУ, — выставил догадку Гога. — У меня с самого начала было подозрение, что угри, пропавшие вместе с фургоном, выращены за границей с применением биологических гормонов.
— Эк куда хватил! — заметил Лева Бакст.
Пока разгоралась дружеская перепалка, глаза полковника все больше теплели. Наконец он рассмеялся.
— Версию с ЦРУ — отставить, — сказал он, массируя уставшие виски. — Здесь оно, к сожалению, ни при чем. Нам точно известно, что из сотрудников американского посольства "Герцеговину флор" курит лишь сторож Струм-Ковальзон, он же известный специалист по советскому литературоведению. Мы знаем, что он собирает материал для очередного антисоветского пасквиля под названием "Кому живется весело, вольготно на Руси". И усиленно курит "Герцеговину флор". Обо всем этом я бы мог вам не рассказывать, — сурово проговорил Багиров, — и если рассказал, то для того лишь, чтобы показать, что "Герцеговину флор" теперь курят одни кремленологи и иностранные журналисты.
— Но ведь в квартире Гурмаева найден именно окурок "Герцеговины", — хватаясь за соломинку, прошептала Гера Андалузова. — Это же научно доказано!
— Науку нужно правильно ориентировать, девушка, тогда она приведет туда, куда надо, — назидательно проговорил полковник, поглядывая на именные часы. — Неужели вам не ясно, что преступник курил чинарик, найденный возле посольства? Это как раз на пути к дому Гурмаева. Эту версию отставить.
Когда все поднялись и направились к обитой черным дерматином двери, полковник окликнул Леву Бакста.
— А вы останьтесь. Ваша версия "Ботулизм" мне по вкусу.
На ночном совещании, как обычно, горячился Гога Остракидзе:
— Но не могли же угри пропасть бесследно, не могли! Где-то они должны всплыть.
— С собаками пробовали? — поинтересовался полковник. — На Западе снова возвращаются к этому старинному средству. Особенно для поиска наркотиков. А тут угорь: должен быть запах и вкус. Да какой!
— Пробовали и это, товарищ полковник, — доложил Салихов. — Но с запахом сущая неразбериха. Собаки начинают проявлять признаки беспокойства и рыть землю уже на подступах к Трубной площади. Но найти ничего не удалось.
— Может быть, их волнует запах цирка? — спросила Гера Андалузова.
— Проверяли, — отреагировал Гога. — В цирковой буфет угря не завозили со времен нэпа.
В последние дни для розыска угрей, похищенных вместе с фургоном, были предприняты самые радикальные меры. В очереди, в рыбные магазины, на рынки, в рестораны были внедрены люди Багирова. Взяли под контроль все банкеты, юбилеи, студенческие свадьбы, но ни на одном из московских столов так и не появился копченый угорь.
— Где же он? Где? — терялись в догадках стажеры Салихов, Гога, Гера Андалузова и Лева Бакст. Все осунулись, плохо спали по ночам, и только полковник Багиров сохранял присутствие крепкого духа.
Приближался уик-энд. А вместе с ним заслуженный отдых. Москва похорошела. Но стажерам было не до нее.
— Если к понедельнику следы угря не будут обнаружены, — строго проговорил Багиров, — расследование придется передать другой группе.
Все видели, как потемнели чуть раскосые татарские глаза Наиля Салихова. И Гога, и Гера, и Лева Бакст — все знали, что ни сегодня, ни в субботу, ни даже в воскресенье спать им не придется. Не знали они другого — что предстоящий уик-энд готовит для них невообразимый, немыслимый сюрприз…
Хотя наступившая суббота и не была отмечена в календаре красным, центр города, особенно подступы к Трубной площади, Кузнецкому мосту и Неглинной улице, полыхал транспарантами. Из репродукторов выпархивали марши, а дикторы особенными, металлическими голосами, какие бывают только по большим дням, зачитывали рапорты трудовых бригад и приветствия из братских республик.
Еще с утра как-то само собой начало выковываться, казалось бы из пустяков, хорошее, радостное настроение. Во-первых, в ранних новостях — еще до того, как в эфир выпустили Кобзона, — дикторша обрадовала тем, что в столице ожидается самый теплый, самый безоблачный и самый летний день со времен отмены крепостного права. Самая же главная и приятная новость придерживалась редакторами до девятичасового выпуска, когда все москвичи проснулись, сделали зарядку и водные процедуры.