— О'кей. — Лемон поднялся с кресла. — Мне пора, я еду к ней в больницу. А вас прошу, не дожидаясь разговора с Памелой, уже сегодня начинать расспросы о преступнике. Это мужчина лет тридцати, высокий, худощавый. Лицо очень бледное, глаза светло-голубые.
Рэнделл записал в блокноте слова Лемона, оба мужчины тоже встали и за руку попрощались с Джеком. Пожимая руку Адальберта Спенсера, Джек ощутил легкую дрожь и почувствовал, будто мурашки из руки разбежались по всему телу. Он с улыбкой сказал Спенсеру:
— Спасибо, но пока я еще могу обойтись собственными силами.
Рэнделл непонимающе посмотрел на них, а Спенсер высоко поднял брови.
— О, вы очень догадливы. — И, обращаясь к Тому, пояснил: — Мне хотелось немного взбодрить мистера Лемона.
— Это не помешает, — сказал на прощание Джек и вышел.
Рэнделл со Спенсером вернулись в комнату и сели на свои места.
— Аль, — начал Рэнделл, — мы еще с тобой не обсудили, что сделаем, когда найдем этого человека. Ведь доказать его вину практически невозможно.
— Я знаю.
— Ну и…
— Я думал об этом, Том. Не так уж мы беспомощны. Но сначала надо убедиться в том, что это не пустой вымысел.
— А когда убедимся?
— Тогда и поговорим об остальном.
В больнице Джека опять не пустили к Памеле. Пришлось ограничиться кратким разговором с врачом, из которого он узнал, что шансов на выздоровление не стало больше, но следует радоваться и этому, ибо могло быть намного хуже.
Врач вздохнул, потер усталые глаза и спросил:
— Наверняка придете и вечером?
— Приду, конечно.
— Ну, значит, вечером увидимся. И не теряйте надежды.
— А что мне еще остается?
Из больницы Джек поехал в редакцию. Надо было явиться к шефу, которому он не докладывал о своей работе уже два дня и который наверняка рвет и мечет. "Вышвырнет он меня из редакции как пить дать, когда явлюсь к нему с пустыми руками", — думал мрачно молодой журналист, но делать было нечего.
Главный редактор, к сожалению, был на месте, и, к сожалению, у него нашлось время принять Лемона. С трепетом переступил он порог кабинета. Шеф молча кивнул в ответ на вежливое приветствие Джека и так же молча указал ему на стул, собственноручно закрыл за Джеком двери и занял место в вертящемся кресле за своим столом. Лемон нерешительно вытащил из кармана пачку сигарет и робко протянул ее шефу, но тот лишь отрицательно мотнул головой. Закуривая, Джек заметил, что у него дрожат руки, и разозлился. "Веду себя как последний дурак. Там Памела борется со смертью, а я тут дрожу перед этим надутым индюком! Ну его к черту! Пусть уж скорей наорет на меня, я тогда так хлопну дверью — стены задрожат!"
— Ты чего такой мрачный? — неожиданно поинтересовался шеф.
— Есть причины! — буркнул Джек.
— Они связаны с твоим репортажем? — продолжал допытываться шеф с совершенно несвойственной ему сдержанностью.
— И да, и нет, — уже спокойней ответил Лемон. — Тут я угодил в такую историю… К сожалению, расплачиваются другие.
— Ты меня заинтриговал…
— Я вовсе не стремился к этому.
— Почему ты так со мной говоришь, мальчик? Разве я сделал тебе что-то плохое?
Ну, это уж слишком! Таким Джек шефа никогда не видел. Он не выдержал:
— Что с вами, шеф? Произошло что-нибудь чрезвычайное?
— А почему ты спрашиваешь?
— Мне еще не доводилось видеть вас в роли доброй тетушки.
— Тебе еще многого не доводилось видеть, мальчик.
— Вы правы… Я пришел сказать — репортаж я не написал.
— Вижу.
— Знаю, что видите. Я вообще не знаю, куда деваться от вещей, которые можно видеть, но нельзя понять. А сейчас моя невеста лежит в больнице, врачи же не могут сказать, выживет она или нет. И ее инфаркт тоже связан с темой моего репортажа.
Редактор грозно сдвинул брови.
— Если ты это говоришь только с целью разжалобить меня…
— Плевать я хотел на то, что вы обо мне думаете!
— Ого! Я тоже тебя не узнаю. Может, ты все-таки соизволишь рассказать, что же происходит?
— Если вы настаиваете…
И Лемон в очередной раз изложил всю эту необыкновенную историю. Говорил он не менее получаса, но шеф ни разу его не прервал, не поторопил. Он молча слушал с непроницаемым, как у сфинкса, выражением на лице, глядя на своего подчиненного прищуренными глазами. Когда Лемон закончил, он еще некоторое время посидел в молчании, потом почесал в затылке и наконец произнес:
— Даю тебе еще пять дней на то, чтобы довести до конца свое расследование, и еще два дня на то, чтобы написать о нем. Значит, всего неделя. Не уложишься — позаботься о пособии по безработице. Если нужна помощь — в твоем распоряжении все, чем располагает газета. И запомни: если еще когда-нибудь ты осмелишься говорить со мной таким тоном, как сегодня, заранее позаботься об упомянутом пособии.
— Вы суровы, но справедливы, шеф! — с искренним восхищением воскликнул молодой журналист.
— Убирайся, пока я не раздумал! — буркнул тот.
— Меня уже давно нет! — Журналист пулей выскочил из кабинета.