Детектив и политика 1991 №6(16)

Когда мне начинают объяснять, что КГБ, его бюджет вовсе не такой уж большой, количество его работников не так велико и так далее, так, позвольте, я же знаю, я же работал большую часть жизни… Вот у нас, допустим, в Ленэнерго Отдел кадров — особый режимный отдел — там же сидят сотрудники КГБ, сидят на нашей зарплате, в наших штатах — на всех предприятиях, вы пройдите по всем предприятиям Ленинграда — по всем заводам, фабрикам, институтам, учреждениям, вузам, научно-исследовательским кабэ — всюду эти люди сидят. Значит, кроме районных отделов КГБ существует еще вот эта структура — все прошито этими людьми, они выполняют определенные функции, создают и поддерживают страшно психологически угнетающую атмосферу боязни. Она, эта система, убила всякую инициативу. Эта система исказила людей…

Пока существует эта система, убежден, нельзя говорить ни о гласности, ни о демократии — все те отдельные прорывы, на которых мы сейчас живем и которые кажутся нам верхом гласности — они еще не затронули вот этой психологической основы общества, они существуют только в нескольких городах, в некоторых только учреждениях, они не проникли в глубь страны — ведь там живут по принципу "хорошо, хорошо, пусть они поговорят, а мы еще подождем, посмотрим, как это, что это…".

И многие работяги, депутаты даже, те, кто не подписывали заявления, связанные с путчем, они ведь тоже не подписывали из страха. Когда сейчас начинаются поиски так называемых "ведьм", то ведь это не ведьмы, это — люди, которые запуганными были в течение всей своей жизни. И этот испуг — ведь это почти генетический испуг. Это генетический страх, который передавался от родителей к детям, уже третье поколение выросло в этом страхе. Вот почему я думаю, что нельзя реорганизовывать КГБ. КГБ должен быть ликвидирован. Должны быть ликвидированы начисто все его отделения во всех районах, городах. Его существование ничем не оправдано. Я уж не говорю об истории нашей страны — если взять, понимаете, те двести — триста шпионов, которых они выловили, положить на одну чашу весов, и миллионы людей, которых они загубили, — на другую чашу весов, не будет ли очевидно, что существование этого ведомства в истории тоже совершенно неоправданно? А уж в наше время — тем более.

— Ну а проблема партии, разве она не менее существенной оказалась?

— С КПСС у меня очень трудные, очень сложные отношения. Я вступал в партию на фронте в январе 1942 года, когда на фронте было страшно тяжелое положение. Мы не знали, сможем ли отстоять Ленинград. Я вступил в партию тогда, пылая гневом к фашистам, любовью к своей стране, я пошел в Ополчение, добровольцем — и весь этот жар какого-то юного совершенно огня любви и ненависти заставил меня вступить в партию.

Последние годы, когда пришло понимание ужасной роли КПСС в нашей истории, когда пришло понимание того, что КПСС неспособна перестроиться, что она является одним из самых существенных тормозов перестройки, когда к руководству КПСС пришли люди вроде Полозкова, Ивашко и других, у меня начались очень тяжелые взаимоотношения с тем юношей (смеется) из 42-го, которому я никак не мог объяснить, что же произошло с партией коммунистов, со всеми идеалами коммунизма — он этого слушать не хотел. Но предать его — это тоже было непросто. Он же вступал с такими чистыми чувствами, с такой святой верой — и мы же победили… Потому мне и было так нелегко. Тем более что тут наслаивались и конъюнктурные какие-то вещи, которые происходили в связи с выходами из партии…

Что имею в виду? Надумал я пойти в райком, посмотреть заявления о выходе из партии. Это та литература, которой никто не читает, очень интересные людские исповеди. В этих заявлениях — а я прочитал их сотни — люди пытаются рассказать со всей откровенностью, почему они покидают ряды партии. И для каждого — для большинства из них — это тоже нелегкий шаг был. Они пишут свои заявления с надеждой, что кто-то прочитает, будет говорить с ними после этого. Но заявлений этих такой идет поток, и так явно вообще нашей партии стало наплевать на то, что люди выходят из нее, и на то, кто выходит и как выходит! Почему? Потому, что эта партия давно стала партией аппарата, и будет ли там 18 миллионов или останется 5 миллионов — для всех этих начальников, аппаратчиков, секретарей райкомов, обкомов, в общем, роли не играет, от этого не зависит ни их зарплата, ни количество машин, которые их обслуживают, ни прочие ихние блага…

Да, весьма интересны эти человеческие признания. Есть среди них исполненные боли, разочарования, есть исполненные ненависти уже к партии, есть вообще совершенно комичные заявления, показывающие, какие у нас были в партии люди.

Пишет, к примеру, один: прошу считать меня выбывшим из партии, потому что я вступал в правящую партию (смеется). Или другой пишет: прошу меня исключить из членов КПСС. Если КПСС вернет себе авторитет и права, я обязуюсь обратно вступить в партию (смеется). И так далее…