Детектив и политика 1991 №6(16)

На следующий день кружным путем, в объезд центральных проспектов, я добрался до дома. Мы с Ольгой собрали еще не опубликованные рукописи и стали развозить по знакомым. Только не подумай, что я прятал антиправительственные прокламации, я ведь вовсе не политик — это были две повести о любви и несколько новых статей. Зачем же были все мои хлопоты? К сожалению, с обысками к писателям приходят, как правило, не литературные критики, поэтому на всякий случай они прихватывают все рукописи, что попадутся под руку: мол, кому надо, разберутся потом. В иных случаях это разбирательство длится десятилетиями.

Мой тебе совет — не откладывай на последний момент, не жди переворота, прямо сейчас развези рукописи по друзьям, тогда в трудный час сэкономишь уйму времени и нервов…

Что делается в стране или хотя бы в Москве, я не имел понятия. Обзвонил десяток знакомых, но разговоры были осторожны и по возможности иносказательны, в расчете на третье ухо. В незапрещенных газетах была сплошь хунта, по телевидению — та же хунта да допотопные фильмы, наверное, еще сталинских времен.

И вдруг звонок мне:

— Быстро включай радио! Работает "Эхо Москвы".

Вот это новость! Маленькая свободная радиостанция пробилась в эфир. Быстро находим волну. Передают указ Ельцина, выступление вице-президента Руцкого. Впервые в эфире звучит слово "заговор".

Ты не представляешь, какое это было потрясение. Значит, не вся власть у банды. Есть в Москве здание, которое им не подчинено!

Но радость быстро проходит. Ведь это одно только здание. Парламент без страны. Сколько он продержится? Символ сопротивления, честь России — но что он может, когда по всей России хозяйничают они?

Волну перекрывают, голос теряется за шумом. Ловим снова. Новости хуже некуда, готовится штурм. А внутри Парламента только обычная охрана, тридцать автоматчиков.

Безвыходность и горечь. Это — всё, штурма не выдержать. Тридцать автоматчиков Россию не спасут.

Снова "Эхо Москвы". Микрофон у Руцкого. Он полковник, военный летчик, вице-президентом стал недавно и уж никак не дипломат. Говорит о хунте в таких выражениях, что у меня нет сомнений — если в здание ворвутся, его просто убьют.

Звоню приятельнице, живущей на набережной, недалеко от "Белого дома" России. Как там? Оказывается, к Парламенту собирается народ, но пока людей мало — человек полтораста. А у меня в этом здании работают пять или шесть близких друзей. Может, они и сейчас там?

Ольга вцепилась в рукав: если ты, то и я. Позвонили супругам из соседнего дома, двадцатилетним щенятам, чей вид всегда автоматически поднимает мое настроение. Ребята пришли сразу, даже не спросили, куда и зачем.

Многие улицы перекрыты, на машине не проедешь, спустились в метро. Народу немного, лица равнодушны. Неужели уставший, изголодавшийся народ вот так, молча, проглотит новую диктатуру?

Зато на станции, ближней к "Белому дому" достаточно людно. На стенах листовки, но читать их некогда. Бросаемся к эскалатору.

На улице темно, во всем районе вокруг Парламента отключен свет. Но сотни людей явно стремятся к одной цели. Вливаемся в общий поток, временами сокращая путь — я неплохо знаю переулки и дворы этой округи, когда-то на стадионе поблизости играл в волейбол. Кто-то светит фонариком, кто-то подсказывает дорогу, тут же раздают стальные прутья для баррикад.

Здание Парламента освещено, в больших окнах силуэты людей. До чего же "Белый дом" России не приспособлен для обороны! Как легко будет целиться по окнам из темноты — и как трудно разглядеть штурмующих в темени переулков! Что делать, это гордое здание строилось не для войны.

Начинается дождь. Из нас четверых только Ольга готова к этой неожиданной напасти. Не повторяй наших ошибок, Ларс, — когда пойдешь защищать от танковой атаки Гетеборгскую ратушу, непременно захвати зонтик!

Баррикады вокруг дома возвели не только быстро, но и достаточно качественно — если на штурм пойдет пехота, завалы ее задержат. А вот от танков это не защита: стальная громадина сомнет такую баррикаду за пятнадцать минут.

На что же надеяться?

К счастью, вокруг Парламента не сто пятьдесят человек, и не тысяча, и не десять тысяч — уж никак не меньше пятидесяти. И еще прибывает народ. Одна надежда, что люди не станут убивать людей. Слабая надежда. Ведь солдата, не выполнившего приказ, могут и под расстрел подвести.

В толпе тесно. Лица трудно различимы. Кое-где горят костры. Стоим, ждем. Чего? Этого никто не знает. Что будет, того и ждем.

Вот объявляют в рупор, что с Юго-Запада движутся танки, дают инструкции, как себя вести. Задача — просто стоять на их пути, призывать солдат не стрелять в народ, но ни в коем случае не оказывать физического сопротивления, не поддаваться на провокации путчистов. Пытаюсь сообразить, какое сопротивление я могу оказать танку, — воображения не хватает.