Читаем Детектив и политика 1992 №1(17) полностью

Виллис промолчал, и я направился к двери. Одержанная победа принесла мне не много радости. Каждое очко, выигранное у людей типа Виллиса, откладывается у них в памяти как удар по самолюбию и с годами перерождается в неукротимую ненависть. Капитан не простит мне своего поражения, и я должен быть готов к его дальнейшим атакам. Но пока что я хоть один тайм да выиграл. Не без внутреннего торжества я повернул ручку двери и отворил ее. И тут меня настиг вопрос Ди Маджио:

— Зачем к вам приходила Мэри Харрис?

Встав как вкопанный, я обернулся. Ди Маджио бросил в рот очередной ментоловый леденец и задумчиво вертел в руках коробочку.

— Если скажу, что она влюблена в меня, вы поверите? — ответил я вопросом на вопрос.

Ди Маджио улыбнулся. Все лицо его расплылось в улыбке, на щеках заиграли очаровательные ямочки, многочисленные морщинки вокруг глаз лучились улыбкой. Лишь глаза его не улыбались.

— Поверю, — согласно кивнул он. — Вот только хотелось бы знать, за что вы убили ее.


Бывали в моей жизни и более приятные минуты, нежели те, что последовали за этими словами. Правда, бывали и более неприятные. Например, когда еще в бытность мою полицейским некий пятнадцатилетний негодник разрядил в меня пистолет, а в карете «скорой помощи» спасатели, думая, что я без сознания, принялись обсуждать мои шансы выкарабкаться. Шофер — добрая душа — счел меня живучей скотиной, а санитар не ставил и двадцати долларов за то, что я дотяну до утра. Повторяю, эти минуты были неприятнее. Тягостное воспоминание осталось также о месяце, который я — еще мальчонкой — провел на ферме у дядюшки Джека. С утра — молитвы, на завтрак — ломоть ячменного хлеба и стакан снятого молока, а затем — полезный для здоровья труд в хлеву. На всю жизнь мне запомнились нестерпимая вонь навоза, вкус скверной пищи, страшная усталость с недосыпа и омерзительное ощущение, когда усатая супруга дядюшки Джека на прощание целовала меня перед сном.

Виллис и Ди Маджио пустили в ход все возможные трюки и даже порадовали кое-чем новеньким почтеннейшую публику, в данном случае состоявшую из одного меня. Они прибегли к угрозам и посулам, ссылались на несуществующих свидетелей и существующие лжесвидетельства, обещали смягчение участи в случае моего добровольного признания, рисовали перспективу сгноить меня в тюрьме — и все это залпом, не переводя дыхания. Обработка шла по принципу: вывернуть наизнанку, разложить на составные элементы, затем собрать по частям и начать все по новой.

Мэри Харрис убили около половины первого ночи длинным острым кинжалом с тонким лезвием. Я, естественно, уверял, что такого кинжала у меня сроду не было, но полицейских такая мелочь не смущала. В моем распоряжении, мол, было более десяти часов, чтобы избавиться от орудия преступления. Что касается сути дела, то у меня не было никаких причин убивать девицу, но это их тоже не волновало. Они нашли подозреваемого и вцепились в него зубами и когтями. В конце концов меня все же отпустили. Виллис предупредил, чтобы я не вздумал уезжать из города, а Ди Маджио, потрепав меня по плечу, заверил, что мы еще встретимся. Надо бы ответить как-то поостроумнее, однако я не нашелся и молча, на ватных ногах выполз из кабинета. По коридору сновали равнодушные полицейские, к подобному зрелищу им было не привыкать. Я спустился пешком; у меня не было ни малейшей охоты влезать в стеклянную клетку лифта, да и не очень хотелось, чтобы Виллису сразу же стало известно, куда я направил свои стопы. Я спустился на третий этаж, надеясь застать Питера на месте. Питер… как бы его охарактеризовать, чтобы вы сразу поняли? Пожалуй, будет ближе всего к истине, если я скажу, что он — мой давний приятель. Наши родители водили знакомство, а мы с Питером вместе учились в школе, занимались в одном спортивном клубе, на пару развлекались и сообща приударяли за девчонками. Питер, наподобие дурной привычки, сопровождал меня всю жизнь. Мы вместе служили в армии, а затем, словно в подражание мне, он тоже поступил на службу в полицию. Но я-то потом из полиции ушел, а он остался. С тех пор Питер перестал быть для меня «давним приятелем». Мы с ним больше не встречаемся, а наносим друг другу деловые визиты, когда у одного из нас возникает такая необходимость. Прежняя дружба переродилась в своего рода деловую связь. Мы оказывали небольшие взаимные услуги. Мне, как правило, требовалась информация, ему — деньги.

Питер был на месте. В рубашке с распахнутым воротом он сидел за столом, задрав ноги и удобно разместив их возле телефона, и со скуки грыз зубочистку.

— Да никак это Дэн! — приветствовал он меня без малейших признаков радости. — Выходит, тебя не задержали?

— Предлагали стать шефом полиции. Дай-ка выпить чего-нибудь покрепче.

Он достал из среднего ящика стола два стакана и плоскую фляжку и налил нам обоим виски. Я взял свой стакан, подошел к стоящему у стены автомату, бросил туда никелевую монетку, два раза стукнул по автомату ладонью и смотрел, как посыпались в стакан кубики льда.

— Что тебе известно об этой кошмарной истории?

Перейти на страницу:

Все книги серии Детектив и политика

Ступени
Ступени

Следственная бригада Прокуратуры СССР вот уже несколько лет занимается разоблачением взяточничества. Дело, окрещенное «узбекским», своими рамками совпадает с государственными границами державы. При Сталине и Брежневе подобное расследование было бы невозможным.Сегодня почки коррупции обнаружены практически повсюду. Но все равно, многим хочется локализовать вскрытое, обозвав дело «узбекским». Кое-кому хотелось бы переодеть только-только обнаружившуюся систему тотального взяточничества в стеганый халат и цветастую тюбетейку — местные, мол, реалии.Это расследование многим кажется неудобным. Поэтому-то, быть может, и прикрепили к нему, повторим, ярлык «узбекского». Как когда-то стало «узбекским» из «бухарского». А «бухарским» из «музаффаровского». Ведь титулованным мздоимцам нежелательно, чтобы оно превратилось в «московское».

Евгений Юрьевич Додолев , Тельман Хоренович Гдлян

Детективы / Публицистика / Прочие Детективы / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
10 заповедей спасения России
10 заповедей спасения России

Как пишет популярный писатель и публицист Сергей Кремлев, «футурологи пытаются предвидеть будущее… Но можно ли предвидеть будущее России? То общество, в котором мы живем сегодня, не устраивает никого, кроме чиновников и кучки нуворишей. Такая Россия народу не нужна. А какая нужна?..»Ответ на этот вопрос содержится в его книге. Прежде всего, он пишет о том, какой вождь нам нужен и какую политику ему следует проводить; затем – по каким законам должна строиться наша жизнь во всех ее проявлениях: в хозяйственной, социальной, культурной сферах. Для того чтобы эти рассуждения не были голословными, автор подкрепляет их примерами из нашего прошлого, из истории России, рассказывает о базисных принципах, на которых «всегда стояла и будет стоять русская земля».Некоторые выводы С. Кремлева, возможно, покажутся читателю спорными, но они открывают широкое поле для дискуссии о будущем нашего государства.

Сергей Кремлёв , Сергей Тарасович Кремлев

Публицистика / Документальное
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное