Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

Когда Семену Кузьмичу Цвигуну в пятидесятом году исполнилось тридцать три, торжество отметили славно, было много гостей, говорили хорошие слова, застолье получилось отменным, воистину дружеским, хотя виновник торжества словно бы кончиками пальцев ощущал, что среди собравшихся находится некто, цепко и настороженно наблюдавший за каждым его жестом, не то что словом. Впрочем, через неделю это ощущение размылось, отошло, но не исчезло, оттого что не в первый уже раз за последний год ему приходилось слышать шелестящий заспинный шепот, будто никакой он не запорожский казак, а самая настоящая жидовская морда, ибо на их хазарском языке слово "цви" означает "олень", а у них только аристократов так называли, главных шейлоков и раввинов…

На всякий случай он отправил запрос в архив, получил метрические выписки не только на отца, но и на деда с бабушкой; рассеянно показал сослуживцам; усмехаясь, заметил при этом:

— Хочу докопаться до Сечи, все ж таки именно оттуда идет мой род, репинскую копию не зря держу в спальне…

Спустя месяца три после торжеств хозяин Молдавии Брежнев пригласил его (рядового начальника отдела республиканского МГБ) в кабинет и, угостив чаем с традиционными сушками, шутливо заметил:

— В тридцать три Христа уже распяли, а ты все отделом командуешь… Смотри, упустишь свое время, Семен…

Наделенный смекалистым юмором, человек от природы рисковый (хоть и чуть заторможенный), Цвигун знал о Брежневе все: Центр требовал информацию о республиканской верхушке; шептались, что товарищ Сталин обмолвился о возможности проведения съезда; как-никак, со времени последнего прошло двенадцать лет, да и война уж давно кончилась, пора бы.

В его, Цвигуна, маленький кабинетик на третьем этаже одного из самых больших и красивых зданий молдавской столицы стекалась информация обо всех, кто хоть как-то был на виду, то есть имел реальную силу, а таких — пять процентов от всего населения, не больше, над ними и работать. Над ними и одновременно под ними — в этом именно крылась трагедийность ситуации, могуче-бесправными подданными которой были все работники аппарата МГБ, ставшие — волею Сталина, в тридцатых еще годах, — суверенными владельцами секретных досье на тех именно людей, которым они — по старым нормам партийного этикета — должны были подчиняться.

Связи начальственных жен, поведение детей, утехи самих руководителей, мнения, высказанные ими в кругу друзей, количество упоминаний имени великого вождя в рапортах, отчетах, речах, застольях — все это поступало в сейф Цвигуна — прежде чем быть (или не быть) переданным министру, который, понятно, назначался Москвой, ей одной служил, на нее во всем и ориентировался.

— Будь моя воля, — ответил тогда Брежневу волоокий, статный красавец Цвигун, тая странную, чуть подмигивающую улыбку на округлом, женственно-мягком лице, — я б уж давно себя заместителем министра назначил, Леонид Ильич… Но ведь сил нет, без благословения партии ничто в республике невозможно…

Брежнев пружинисто поднялся; рассмеялся; сняв трубку телефона, соединился с домом:

— Вика, пусть что-нибудь на стол соберут, скоро буду…

Цвигун сразу же отметил, что хозяин не сказал "мы будем", хотя человеком он был хлебосольным и открытым гостям; впрочем, какой я ему гость; сошка; у него Черненко, Щелоков, Дымшиц, Гречко, Тихонов — гости; вместе начинали в Запорожье и на Днепропетровщине, малая родина, да и потом держатся молодости своей; только в молодости дружба бескорыстна, на всю жизнь закладывается.

В машине ехали молча (поговори, когда рядом охранник торчит), и лишь в особняке, когда Леонид Ильич шел по дорожке к двери, Цвигун понял: сейчас решается его судьба.

И — не ошибся.

— Слушай-ка, Семен, — Брежнев легко утвердился в привычном ему одностороннем "ты", — что это за сплетни такие идут, мол, секретарь ЦК, — он ткнул себя пальцем в грудь, — гоняет на трофейных машинах, покупает их в Москве, сам сидит за рулем, уезжает куда-то один?! А еще какую-то гнусность начинают возводить и на детей?! Кто за этим стоит? Думал? Подумай, я не тороплю. Имей в виду, если на предстоящем съезде большевистской партии все будет так, как должно быть, то есть товарищ Сталин подвинет к себе именно нас, молодое поколение, прошедшее войну, то и всем вам откроются весьма и весьма серьезные перспективы… Так что, рассуждая обо мне, вы все о себе в первую очередь думайте… Ясна позиция?

— Конечно, Леонид Ильич… Я рад, что получил от вас установку…

Брежнев покачал головой, усмехнулся чему-то:

— Никаких установок я никому не даю… Я обмениваюсь мнениями. Установки — по твоей части… С товарищами из Москвы я перемолвился, так что жди назначения, олень — цви…

…В тот именно день, после обеда, в саду, Цвигун и назвал благодетелю несколько имен информаторов, чего делать не имел права, — нарушение служебного долга.