Детектив и политика, выпуск №1(5) 1990

Осборн ведет Аркадия в сверхроскошный ресторан. Голодный Аркадий наотрез отказывается и от вина, и от ужина. "Всадить бы ему нож в сердце!" — думает он.

— Вы знаете, русские эмигранты прямо-таки наводнили Нью-Йорк, — сказал Осборн, прихлебывая вино золотистого цвета. — Подают документы для выезда в Израиль, но в Риме делают поворот на девяносто градусов и оказываются здесь. Я многим помогал в пределах возможного. Тем более что среди них не так уж мало недурных знатоков пушнины, однако есть и такие, для кого я не в силах ничего сделать. Ну кто согласится нанять русского официанта?.. Вы уверены, что не хотите немного выпить?.. Короче говоря, русских эмигрантов здесь хватает. И на многих просто жаль смотреть: членкоры Академии наук подметают коридоры и дерутся друг с другом за случайные переводы. Обзаводятся маленькими домишками и большими автомобилями, которые им не по средствам. Не каждый ведь Солженицын. Льщу себя мыслью, что я кое-что сделал для популяризации русской культуры в нашей стране — содействую культурному обмену, насколько в моих силах…

— И стучите на артистов балета в КГБ, — заметил Аркадий.

— Не я, так их друзья настучали бы. У вас же там с ясельного возраста друг на друга доносят и называют это бдительностью. У всех рыльце в Лушку. Прелестно! Впрочем, это цена, которую с меня потребовали…

— У вас не рыльце в пушку, у вас руки в крови.

— Ах, оставьте, мы же за столом!

— Ну так объясните мне, почему ваше ФБР позволяет вам, убийце, осведомителю КГБ, разгуливать на свободе и посиживать в ресторанах?

— Сами сообразите, вы же как-никак следователь, и прекрасный.

— Вы — осведомитель ФБР! — Аркадия вдруг осенило. — Двойной осведомитель, если существует такой термин.

— Я не сомневался, что вы это поймете! — Осборн дружески улыбнулся ему. — Я же не дурак, чтобы помогать КГБ и не помогать ФБР. И в конце концов, я просто сообщаю разные сплетни, зная, что именно их интересует. И там и там. Только бюро они даже нужнее. Гувер до того боялся скомпрометировать себя ошибкой, что в последние десять лет жизни практически махнул рукой на русских. У вас был свой человек в центральной картотеке ФБР, а Гувер не посмел устроить там чистку — боялся, что тайное станет явным. Я же принципиально сотрудничаю только с нью-йоркским отделением бюро: ведь, как и в любой другой фирме, тут работают их лучшие люди — и они так трогательно ищут моего общества! А почему бы и нет? Я же не мясник какой-нибудь из мафии и не прошу денег. Наоборот, они знают, что всегда могут рассчитывать на меня, случись у них какие-нибудь денежные затруднения. А их жены отоваривались у меня шубами по баснословно низкой цене.

Аркадий вспомнил рысью шубу Ямского и соболью шапку, которую навязывал ему Осборн. А перед американцем официант уже поставил семгу под укропным соусом. У Аркадия засосало под ложечкой.

— Вы совершенно уверены, что не хотите положить себе немножко? — осведомился Осборн. — Или хотя бы вина? Нет? А знаете, пятьдесят лет назад русские эмигранты сразу открывали здесь рестораны, и чего только там не подавали! От беф-строганова до кулебяки и заливной осетрины. А новые эмигранты не только готовить не умеют, но даже не знают, что такое вкусная еда. Коммунизм уничтожил русскую кухню. Вот это — непростительное преступление.

Осборн заказал кофе и взял с подъехавшей кондитерской тележки пирожное со взбитыми сливками.

— Не хотите? А ваш бывший прокурор, Андрей Ямской, сожрал бы всю тележку!

— Жадный был человек, — сказал Аркадий.

— Вот именно. — Это же все его работа. Я еще с самой войны платил ему за то за се — ну, знакомства там, мелкие услуги. Но он знал, что больше я в Советский Союз не приеду, и решил напоследок огрести побольше. Потому-то он и вывел вас на меня в бане. Едва мне казалось, что я от вас отделался, как он снова вас подзадоривал. Хотя этого, как оказалось, и не требовалось: вы ведь одержимый, как он мне вас и охарактеризовал. Талантливый был человек, но жадный.

Они выходят из ресторана, и Осборн ведет Аркадия в Центральный парк. Лимузин следует за ними. Кружат редкие снежинки, и Аркадий взвешивает мысль, не убьют ли его там. Он закуривает, чтобы заглушить голод.

— Эта мерзкая русская привычка нас с вами когда-нибудь доконает, — сказал Осборн, тоже закуривая. А вы знаете, почему он вас ненавидел?

— Кто?

— Да Ямской же!

— С какой стати ему было меня ненавидеть?

— А то дело с кассацией в Верховном суде. Генерал КГБ не затем стал прокурором Москвы, чтобы отстаивать права заключенных. У него, как у всякого, кто делает быструю карьеру, были враги, а благодаря вам они получили оружие против него. Вы ведь принудили покойника внести протест.

Да, правдоподобно, решил Аркадий, а Осборн вдруг сказал: