Детектив на исходе века

— Пусть он выйдет в коридор, — приказал Кожан Тарусу, даже не взглянув в сторону будущего «инспектирующего».

— Выйди в коридор, — сказал ему начальник отдела, — я тебя потом вызову. — В отличие от вежливого Кожана Аскольд никогда не обращался к подчиненным на «вы».

В коридоре он уселся на «скамью подсудимых», так именовалась длинная деревянная скамейка, когда-то стоявшая в одном из парков Новониколаевска, а теперь попавшая в коридор губугрозыска и установленная перед дверью начальника самого страшного из отделов — отдела по борьбе с бандитизмом.

Ждать пришлось недолго. Красный и злой Аскольд раскрыл дверь и проговорил:

— Заходи.

Кожана в кабинете не было, и он догадался, что тот ушел через конспиративный ход, который использовал Тарус для встречи в кабинете со своими конфидентами.

Длинное ругательство услышал он, когда пересек порог кабинета. Ругательство закончилось вполне цензурным словом «шутник».

— Тебя же проверяют.

— А меня нечего проверять, меня сам Тарус проверял, — бросил он начальнику, — он спичечный коробок сбивал с моей головы.

— Ну, ну, — уже спокойнее произнес Аскольд, польщенный таким сравнением. — Коробок — это не проверка. Я когда-то в пятак попадал, а пятак был наполовину всунут в гребень Изольды, а гребень был в ее волосах… Вот это была проверка на вшивость, вот это было рискованно, а коробок можно сбить с закрытыми глазами с сильного похмелья.

— Так что эти проверки у меня вот где, — сказал он и провел ребром ладони по горлу, — мне их на облавах хватает…

— Смеляк, — покачал головой Тарус, — но не зарывайся… Ты не один… Это я тебя рекомендовал… Это я за тебя поручился, а ты шутить надумал… «Я могу отказаться?» Отказник, мать твою… Да ты должен был сказать: благодарю за оказанное доверие… постараюсь ценой жизни… понял?

— Понял.

— Ну то-то.

Через три дня его вызвали в ОГПУ.

Это новое название бывшей ЧК было еще непривычным для слуха и не вызывало должного почтения у сотрудников угрозыска.

— О Господи Помоги Убежать, — расшифровал его один из подчиненных Таруса, а сам Тарус, не отличавшийся остротой ума, прочитал эту аббревиатуру в обратном порядке:

— Убежишь. Поймают. Голову Оторвут.

Тарус передал ему пропуск, видимо, выписанный Кожаном, и посоветовал:

— Ты там не выдрыкивайся, больно умным себя не выставляй…

Перед входом в управление ОГПУ он посмотрел в пропуск.

«Обладатель сего, — значилось там, — следует в шестьдесят шестой кабинет».

Шестьдесят шестой был закрыт, и ему ничего не оставалось делать, как усесться на садовую скамейку, что стояла перед дверью этого кабинета. Наличие в ОГПУ такой же скамейки, как и в угро, объяснялось просто. Губернское начальство для того, чтобы эти скамейки не пошли на растопку буржуек, распорядилось забрать их в госучреждения.

«Специально меня выдерживает Кожан, — думал он, сидя на жестких рейках скамейки, — или нет? А может Кожана куда-то вызвало начальство или он уехал на происшествие».

Шел тысяча девятьсот двадцать третий год со дня рождения Христова, и всякое могло случиться в губернском городе Новониколаевске, волей судьбы стоящем посередине огромного государства — Союза Советских Социалистических Республик.

Кожан появился только после обеда. Он открыл дверь ключом и пригласил гостя в кабинет. Там он уселся за большой стол, взял перо и бумагу:

— Фамилия, имя, отчество? — были его первые слова.

«Итит твою», — выругался гость про себя, хотя сам по многу раз в день задавал подобные вопросы.

— Где живут сейчас ваши родители? — был следующий вопрос.

— Не знаю, — ответил он.

Кожан сделал удивленные глаза и отложил в сторону ручку.

— Как не знаете? Вы — сирота?

— Возможно, — ответил он, чувствуя, что Кожан ломает комедию. На самом же деле он уже все разузнал о нем.

— Где ваши родители?

— Не знаю.

Кожан, не мигая, смотрел ему в глаза, а потом открыл ящик стола, достал оттуда папку.

— Можете посмотреть, — сказал он, — это ваши родители, в настоящее время они находятся в Харбине… Посмотрите, посмотрите, отец-то, ну копия — вы… Как?

— Не знаю…

— Вы что, никогда не видели своих родителей? У вас были родители?

— Наверное, были.

— Так где они сейчас?

— Не знаю.

— Нелогично, — произнес Кожан, — вы — сотрудник уголовного розыска, могли бы придумать что-нибудь правдоподобное…

— Я не хочу ничего придумывать.

— Не хотите, хорошо… Но тогда объясните свое появление в Новониколаевске?

— Мне трудно это сделать.

— Почему?

— Я не помню себя до болезни.

— Как не помните?

— Так… как обычно не помнят… Помню, как лежал в тифозном госпитале, помню, как начал ходить, а то, что было до этого не помню.

— Как же вас взяли на службу в угрозыск?

— Меня туда взял Тарус.

— За какие заслуги?

— Ему понравилось мое поведение на базаре.

— А что вы делали на базаре?

— Стыдно признаваться, но я пришел туда, чтобы украсть что-нибудь поесть, когда выписался из госпиталя…

— И…

— И попал в перестрелку Таруса и его ребят с преступниками… Тарусу понравилось, что я не убежал, как другие, и подставил ножку одному из его оппонентов.

— Правильно… А зачем вы это сделали?

— Не знаю, это получилось неосознанно, импульсивно…

— А потом?