— Двойственное. С одной стороны, мне жаль перстень: помню, как в детстве я показывала его подругам и мне все завидовали, потому что у меня было то, что отличало нашу семью от других. С другой стороны, я понимаю, что взял кто — то из дочек. А это не только материальная, но и моральная потеря: мы всегда доверяли друг другу и теперь этого не будет.
— Как вы думаете: кто виноват?
— Оля, конечно. Эти ее дружки: лохматые, с какими — то дикими песнями и поступками! Я пыталась переубедить ее, объяснить, что в ее годы ребята должны думать о карьере, стараться прилично выглядеть, а не изображать из себя соловьев — разбойников. Но она упрямая: если вобьет что в голову, — не выбьешь. И скрытная очень.
— АТаня?
— Это моя любимица. С детства носилась с раненными птичками, обиженными кошками. Жажда кого — то спасти. На врача хочет учиться, но пока неудачно: дважды в медицинском институте до проходного бала не дотягивала.
— Скажите, а не было ли незадолго до кражи разговора о стоимости перстня?
— Был. Оля спросила, когда всей семьей ужинали: она на эту тему с Таней поспорила. Бабушка объяснила, что перстень несколько тысяч рублей стоит: его еще во времена императрицы Екатерины наш предок за военные заслуги получил.
Уточнив у Веры Ивановны ряд интересовавших его обстоятельств, Вилкин отправился к ждавшему его на улице «Москвичу». Заехав в ломбард, Вилкин убедился, что перстень туда не сдавали, после чего направился в читальный зал библиотеки, где около трех часов изучал литературу о перстнях. Посмотрев на часы, решил, что пора обедать, и поехал домой.
Вилкин жил вместе с матерью, Анной Николаевной, возле больницы имени Семашко. Район был тихий, спокойный; Вилкин помнил, как радовалась Анна Николаевна, проработавшая до пенсии заведующей кафедрой русского языка филологического факультета, когда получила эту двухкомнатную квартиру.
— Опоздал сегодня! — констатировала Анна Николаевна, открывая сыну дверь. — Или дело наконец — то появилось?
— Угадала. Разыскиваю перстень времен Екатерины Великой: а возможно, и более позднего времени.
Обедая, Вилкин попутно рассказывал о деле. Отец Вил— кина погиб, когда Вилкин заканчивал пятый класс, и с тех пор мать стала для Валеры не только наставником, но и другом. Именно она помогла Вилкину создать то, что он назвал «психологической лингвистикой», позволяющей, основываясь на особенностях языка и психологии, определять реальные поступки и цели людей.
— Первые впечатления есть? — спросила Анна Николаевна, выслушав сына.
— Смутные. Неясно, кто и зачем, и непонятно, случаен ли предмет кражи.
Вечером Вилкин вновь был в доме Тюбиковых, попросив Елизавету Сергеевну позволить ему побеседовать с Таней.
Девушка Вилкину понравилась: миловидное лицо, стройная фигура, аккуратная одежда.
— Что думаете о краже перстня? — спросил Вилкин.
— Ничего, — пожала плечами Таня. — Я сомневаюсь, что его украли: потерялся, и бабушка напрасно запаниковала.
— Но дом осмотрели и ничего не нашли.
— Ну и что?! Может, в щелку в полу провалился, может, с мусором выбросили. А еще, я читала, вороны блестящее любят: бабушка положила перстень на подоконник, вороны его и украли.
— Может быть, — не стал спорить Вилкин. — Я с Олей играл в одну игру, давайте с вами попробуем.
Вилкин объяснил правила и назвал первое слово:
— Мороз!
— Жара.
— Дерево!
— Куст.
— Человек!
— Зверь.
— Голова!
— Туловище.
— Перстень!
— Кольцо.
— А вы быстро соображаете, — похвалил Вилкин девушку.
— Время на раздумье не тратите.
— Можно идти? — спросила Таня.
— Конечно. Только скажите: парень, с которым дружите, Ягупов?
О Таниной симпатии Вилкину рассказала Вера Ивановна, характеризовав Ягупова как обаятельного, галантного кавалера.
Лицо Тани дернулось, стало злым, некрасивым.
— Вам какое дело?! — вспыхнула она и, хлопнув дверью, выскочила из комнаты.
Какое — то время Вилкин сидел, задумчиво глядя на дверь, потом встал и отправился на розыски Елизаветы Сергеевны. Нашел ее на кухне.
— Поужинаешь с нами? — увидев Вилкина, спросила Елизавета Сергеевна.
— Спасибо, не надо, — отказался Вилкин. — Скажите, кем были ваши родители?
— Работали в Петербургской Чека: отец — начальником отдела, а мать — служащей в канцелярии.
— Понятно. Значит, рассказ Веры Ивановны, что перстень получил за военные заслуги кто — то из предков — легенда?
Елизавета Сергеевна смутилась.
— Угадал. Я, когда дочке в детстве сказки рассказывала, эту историю придумала, — и сама в нее поверила. Отца в 1927 году в перестрелке убили, мама этот перстень в его вещах обнаружила. Откуда он у него, так и не узнали, но на всякий случай спрятали и никому не показывали: времена были страшные, читал небось. А как мой обман обнаружил?
— Судя по вашему описанию, перстень иудейский: такой раввины носили. Российская императрица не могла награждать им своих служащих, тем более военных.
— Надо же! — Елизавета Сергеевна с уважением посмотрела на Вилкина. — Шустрый какой: не ошиблась в тебе!
— Спасибо! До завтра!
Загнав машину в гараж — к счастью, он находился в общем дворе, где жил Вилкин, а не у черта на куличках — сыщик поднялся на свой четвертый этаж.