Детективы

— Разве вы не собирались поужинать здесь вместе? Он воздел руки.

— Откуда ты это взяла?

— О! Я не слышала всего разговора, но все-таки поняла, что она собиралась приготовить ужин на кухне.

— Ну, это уже слишком!

Он в одинаковой мере взбунтовался как против невезения, так и против Раймонды.

— Если бы ты слышала все… слышала все, — отчеканил он, — ты бы знала, что Люсетта приехала за мной потому, что Робер приглашал меня на ужин, а я отказался. И не о чем больше говорить! Что же касается кухни… — В своем простодушии он поверил в эффективность ясной и четко сформулированной истины. — Что касается кухни… видя, что я не хочу никуда ехать и что я еще не поел, она предложила мне свои услуги.

Услуги! Какой удачный эвфемизм!

— Скажи еще, что она моя любовница.

— Нет, вряд ли… Но это, разумеется, не по ее вине.

Я знаю, что такое влюбленная женщина, но она… Никогда бы не подумала, что она может быть такой наглой. А теперь, когда ты овдовел…

— Я достаточно взрослый, чтобы защитить себя.

— Если только сам этого захочешь.

— Захочу, захочу… на что ты намекаешь? — Он сделал над собой усилие, чтобы успокоиться. — Полноте, дорогая, ты что же, не веришь мне больше?

Он попытался обнять ее за талию. Она выскользнула.

— Ты же сам сказал: сейчас не время для сердечных излияний. — Она поставила между ним и собой кресло. — Эта потаскушка так увивается за тобой, что, если бы меня сегодня здесь не было…

Он ее грубо одернул:

— В конце концов ты мне осточертела со своей ревностью! Нашла о чем думать. Сейчас не это главное!

— Главное для меня…

Она обошла вокруг кресла и приблизилась к нему. На лице у нее лежала печать той торжественности, которую он не раз уже видел в аналогичных обстоятельствах. Сегодня он обнаружил на нем еще и решимость, что не могло не произвести на него впечатления.

— Самое главное для меня, Филипп, это не потерять тебя. Я согласилась на все, что ты хотел… Я не думала об опасностях… — Ее голос также звучал непривычно. Он был более холодный, более резкий. — Я не хочу тебя терять… Чего бы мне это ни стоило. Теперь я знаю, какой опасности подвергаюсь, если уеду…

Филипп насторожился.

— Что это значит?

— Что я не поеду.

— В любом случае, — сказал он, отказываясь принимать ее всерьез, — будешь ли ты в Париже или Марселе, это ничего не меняет. Мы не сможем ни видеться, ни перезваниваться.

— Ты меня не понял, Филипп… — Она нацелила указательный палец на пол. — Я остаюсь здесь… в доме.

Худшего нельзя было и придумать. Она сошла с ума, совсем рехнулась, и не отдавала в этом себе отчета. Да понимала ли она вообще, какое ужасное дело они затеяли?

— Ты знаешь, к чему может нас привести неосторожность. Все полетит к черту из-за… из-за одного каприза… из-за… — Мысли путались у него в голове. Он заикался. — Представь, ты сидишь в заточении на втором этаже, боишься даже выглянуть в окно, даже подойти к нему, вздрагиваешь от каждого звонка в дверь… Это по меньшей мере неблагоразумно! Ну подумай сама.

— Я уже все обдумала: я остаюсь.

У нее был вид упрямого ребенка, глухого к любой аргументации, что раздражало даже больше, чем бунт. Его так и подмывало дать ей пощечину. Он сжал кулаки и в последний раз попытался ее образумить:

— Если бы это был вопрос нескольких дней, еще куда ни шло. Но сколько времени это продлится?

— Столько, сколько будет нужно. Без тебя я отсюда не уеду. И это не каприз…

Он уже не слушал и широкими шагами ходил взад и вперед по комнате, чтобы успокоить нервы. Ему удавалось овладевать собой лишь с помощью физических упражнений, подавляя нарастающую бурю негодования.

Произносимые Раймондой обрывки фраз эхом отдавались у него в ушах:

«Смысл моей жизни… никакого раздела… ни с кем… шлюха…»

Вдруг он резко повернулся и направился к ней:

— Ты заслуживаешь того, чтобы…

Она не моргнула, не отступила ни на сантиметр. Ничто, ни угрозы, ни мольбы не заставят ее передумать. Гневный тон сменился у него на тон почти умоляющий.

— Значит, ты хочешь все погубить?

— Мы погибнем или преуспеем вместе.

Перехватив взгляд своего собеседника, она повторила с дикой решимостью:

— Вместе, Филипп, как ты сам этого захотел!

Глава 7

Офицер полиции Грегуар зажег сигарету «Житан», чтобы перебить тошнотворный запах светлого табака, который предпочитал Шабёй, имевший скверную привычку раскуривать его в своей трубке.

Разных стажеров встречал Грегуар за тридцать лет работы в комиссариате предместья Бур-ля-Рен: симпатичных и антипатичных, способных и бездарных, порядочных парней и мерзавцев, скромников и честолюбцев. Шабёй же являлся уникальным образчиком глупости и претенциозности. Поначалу Грегуару показалось, что у молодого человека есть одна положительная черта: упорство. Однако он очень скоро понял, что это не что иное, как упрямство. Разве не упрямым и лишенным всякого здравого смысла нужно было быть, чтобы вообразить, будто в деле Сериньяна может произойти неожиданный поворот сегодня утром во время похорон?

Грегуар поднял голову. Из коридора доносилось характерное постукивание итальянских ботинок на высоком каблуке, которые носил Шабёй, чтобы казаться выше.