— Чтобы поссориться с ней и Робером, спасибо за совет!
— И чтобы не поссориться с братом, — ухмыльнулась Раймонда, — ты готов переспать с сестрой.
— С сестрой я спать не собираюсь. Это раз! — Он схватил ее за запястья и заставил сесть на край кровати. — И если мы все еще торчим здесь, то из-за тебя. Это два!
— Из-за меня? Вот это сказанул!
Пробежавшая по ее плечу дрожь передалась запястьям, которые он не выпускал из рук.
— Если бы ты не была такой упрямой и уехала…
— Вот-вот, скажи, — завопила она что было силы, пытаясь вырваться. — Скажи, что я тебе мешаю… Может, это меня ты хочешь выставить, чтобы иметь свободное поле действий. Ах, если бы я была сейчас в Рио…
— Пожалуйста, не драматизируй. Я и без того в большом затруднении!
— Если бы я была сейчас в Рио-де-Жанейро, — продолжала она на одном дыхании, — ты был бы в гораздо меньшем затруднении!
Сделав резкое движение спиной, она встала. В ее запястья по-прежнему впивались пальцы Филиппа, предплечья упирались в ходуном ходившую грудь, глуховатым голосом она проговорила:
— Я — твоя… Но и ты, ты принадлежишь мне, мне одной… Если ты поедешь в Мулен, я не знаю, что сделаю!
Он ослабил хватку, дабы не поддаться искушению сломать хрупкие суставы, перекатывавшиеся под его пальцами.
— Если ты перешла на такой тон, я больше не буду спорить!
Он подчеркнуто повернулся к ней спиной и подошел к окну, на котором за один угол было подвешено одеяло, снятое на день. В подвижном небе солнце играло в прятки с облаками. Оно было таким слабым, таким болезненным, что тепло его за шторами почти не ощущалось.
— Филипп! — Голос Раймонды позади него прозвучал покорно и умоляюще. — Почему ты говоришь, что это из-за меня?
Он не шелохнулся. Голос стал хнычущим.
— Выходит, это я виновата, что Люсетта кокетничает с тобой?
— То, что Люсетта кокетничает со мной, это одно. А то, что она ведет себя так, как только что себя вела, это другое, — сказал он, украдкой наблюдая за ней.
Она вновь села на кровать и принялась усердно, одно за другим, растирать запястья. Он продолжил:
— Ты не находишь это странным?
— Скорее возмутительным!
— Ладно, — бросил он ей, возвращаясь назад ровным шагом. — Сделай над собой усилие. Попытайся хоть раз быть объективной. Она позволяет себе с такой беззастенчивостью говорить о моем вдовстве…
— С цинизмом, ты хочешь сказать.
— Поступала она безотчетно или сознательно ломала комедию, а возможно, и то и другое, понять трудно. Но я сразу почуял неладное, когда она намекнула на хорошо ухоженный дом… — продолжил Филипп. — Слишком хорошо ухоженный дом для одинокого мужчины.
— Есть мужчины, которые…
— Только не я, и она меня знает! Что же до остального…
Он еще и сейчас ретроспективно испытывал ужас, в который его поочередно повергали бесстыдство, наглость и дерзость Люсетты. То, что ему показалось тогда немыслимым, даже ненормальным, высвечивалось теперь до странности разоблачающим светом.
— Сейчас ты понимаешь, что означает для нее «Пел-Мел» в пепельнице?
Она не ответила. Из-за ее пассивности он вспылил:
— Вот она, твоя вина, твоя ошибка, вернее, твои ошибки! Слишком хорошо ухоженный дом… Свет в окне в тот день… Сегодня сигарета… завтра будет что-нибудь еще.
Раймонда сбросила на пол свои туфли без задников. Забравшись с ногами на одеяло, подтянув колени к подбородку, она свернулась в позу зародыша, как будто в своем подсознании хотела вернуться к вегетативной жизни, без ответственности, без проблем. Постепенно ее агрессивность сменилась чем-то вроде прострации.
— Я буду осторожнее…
— Слишком поздно! Люсетта пришла к убеждению, что я принимаю женщину… женщину, которая ведет себя здесь, как хозяйка дома… И лишь потому, что знает, что я никогда не был безупречным мужем, что я не являюсь безутешным вдовцом, она осмелилась…
Внезапно он понял, что говорит в пустоту, и оборвал себя на середине фразы.
— Ты меня слушаешь?
— Да, да. — Ее губы беззвучно шевельнулись.
— Значит, ты понимаешь, почему я должен быть с ней крайне осторожен?
— Ты свободен… ты не обязан перед ней отчитываться, она сама тебе сказала.
— Правильно. Но если я грубо пошлю ее куда подальше.. — Он не смог удержаться от сарказма. — Ты знаешь, она — ревнивая женщина… Представь, что она захочет отомстить и расскажет инспектору, что у меня есть любовница… Не пройдет и пяти минут, как он явится сюда, чтобы узнать ее имя. И что я ему отвечу? — Он дернул ее за руку. — Скажи, что я ему отвечу?
Поскольку она молчала, он добавил, делая акцент на «мы», слове, которое объединяло их в общей судьбе:
— Мы не имеем права так рисковать.
Ему показалось, что она свернулась калачиком еще больше.
— Значит, — произнесла она упавшим голосом, — ты опять увидишь ее? Я же буду ждать… Ждать… Все время ждать.
Слоги ее слов удлинялись до бесконечности, голос становился тоньше, превращаясь в один монотонный звук, похожий на долгий стон…
— Раймонда! — испуганно вскрикнул Филипп. Внезапно очнувшись, она вскочила на ноги и вцепилась в него, отчаянно, как потерпевший кораблекрушение цепляется за обломки судна.