— Филиппу стало плохо.
— Нет, нет. Люсетта преувеличивает. Филипп вновь воспрял духом.
— Я в отличной форме. Доказательство…
Он вскочил на ноги, исполнил замысловатый пируэт и снова сел.
— В таком случае, — сказал Робер, не любивший преувеличений, — если это был лишь предлог, чтобы выпить без меня, я тебя оштрафую.
Он взял бутылку виски и поставил на стол еще два стакана.
— Выпьешь вместе с нами.
Люсетта плеснула себе вина. Зажгли сигареты. Филипп поднял свой стакан.
— Ваше здоровье.
— За тебя, старина… и за здоровье твоей опаздывающей половины.
От мрачного и непроизвольного юмора, содержащегося в последней фразе, по спине у Филиппа вновь пробежал холодок, но Люсетта, чокаясь, очень удачно переменила разговор:
— И за успех вашего большого путешествия.
Путешествие… Бразилия… Стоило только Филиппу услышать это, как парализовавшее его наваждение тотчас прошло.
— Вы уже знаете?
— Мне Робер рассказал.
— Ты, по-моему, не делал из этого тайны.
— Конечно, нет. Просто, мы хотим осуществить нашу давнюю мечту.
— Ты говоришь «мы». Жена едет с тобой?
— Разумеется.
— Как ей повезло!
Люсетта округлила глаза, как девчонка, пришедшая вдруг в неописуемый восторг.
— Рио… Карнавал… Вскарабкаться на самый верх Сахарного пика… Забраться в самую глубь Мато Гроссо,[1] проплыть по Амазонке, встретиться с индейцами…
Робер ехидно улыбнулся.
— Дорогая сестричка, если бы Филипп был холостяком, ты сразу бы вышла за него замуж.
— О! — возразила Люсетта полушутя-полусерьезно. — Если бы я и вышла за него, то, конечно, не только из-за Бразилии.
— Остановитесь, а то вы заставите меня покраснеть. Все трое рассмеялись, однако искренний, без всяких задних мыслей смех был только у Робера.
— Вот они каковы, эти писатели. С их гонорарами можно запросто отправиться в любой конец света.
— Кто бы жаловался! — парировал Филипп.
— Да. Я не жалуюсь. Игрушки стоят все дороже и все лучше распродаются. И потом, мне нравится заниматься всеми этими заводными машинками, радиоуправляемыми самолетиками, куклами… да, да, куклами тоже.
Он руководил фабрикой игрушек, которую унаследовал от отца, и можно было только догадываться, то ли это она способствовала сохранению у него души ребенка, то ли благодаря душевной молодости он чувствовал себя в этом деле, как рыба в воде.
— Старик, мы только что выпустили новую игру… «Космонавт»… Очень забавно… Я готов играть в нее целый день… Сейчас ты сам увидишь, я схожу за ней…
— Взрослый ребенок! — улыбнулась Люсетта, когда он исчез за дверью.
Затем, более серьезным тоном, спросила:
— Значит, ваша будущая книга родится там?
— В каком-то смысле я еду туда и за этим. Но сейчас еще рано говорить, что там родится…
— Ну, ну, не скромничайте. Уж я-то знаю, что у вас талант…
Она сосредоточенно посмотрела на него.
— Большой талант, Филипп.
— Вы определенно решили вогнать меня в краску.
Польщенный в своем писательском самолюбии, он возмущался только для вида. Алкоголь сделал свое дело, и он, наконец, расслабился. Полностью овладев собой, он чувствовал, что способен сыграть роль без сучка, без задоринки.
Часы в прихожей пробили шесть раз. Филипп забеспокоился:
— Уже шесть. Пора ей быть здесь.
— Да приедет она, еще не так уж и много времени, — заметил Робер, возвращаясь из соседней комнаты с картонной коробкой в руках, на которой была изображена ракета, пересекающая межзвездные пространства.
— Да что она, в самом деле! Уже совсем стемнело…
— Успокойся, не украдут твою дражайшую половину. Филипп продолжал играть, реплики вылетали сами собой.
— Я, возможно, смешон, но я всегда так волнуюсь, когда она садится за руль.
— О! Любовь — это прекрасно! — вздохнул Робер. Люсетта, передвигая столик, шутливо заметила:
— Не хватает одного человека, и все вокруг — сплошная пустота…
Ее кисло-сладкий тон не ускользнул от Филиппа, внимательно следившего за реакцией своих собеседников.
— Впрочем, все неприятности забываются, когда играешь в «Космонавта», — заявил Робер, выкладывая на столик содержимое коробки.
Суть игры заключалась в том, чтобы продвигать по карте, представлявшей собой ночное, усыпанное созвездиями небо, ракеты, которые либо теряли, либо приобретали ступени, либо попадали, либо нет в зону притяжения небесного тела. Движение осуществлялось в зависимости от того, сколько очков получал играющий, выбрасывая огромную кость, точки на которой были заменены звездами, а также в зависимости от вытаскиваемой карты, ибо к игре прилагалась еще и колода карт, на которых вместо обычных фигур были изображены знаки Зодиака, фазы луны и так далее.
— Захватывающая игра, — повторял Робер. — Вот увидишь, очень захватывающая.
Она была к тому же и очень сложная. Изложение правил игры заняло минут сорок пять, не меньше. В семь часов партия началась…
Половина восьмого! Раймонда должна уже быть в Орли, чтобы улететь самолетом в семь пятьдесят… Через Испанию с посадкой в Мадриде…
— Повнимательнее, старина. Ты путаешь Рака с Козерогом!