Поглощенный этими мыслями, Жак торопливо поднимался по деревянной лестнице с шаткими перилами. Звуки телевизионной передачи были слышны из коридора. Оперная певица исполняла большую арию из «Лакмэ».
Жак вынул из кармана фунт конфет, купленный им по пути, и постучал в дверь.
Возьму пару тысяч здесь, потом несколько тысяч займу где-нибудь. Роджер играет на непреклонности. А если ему скажут, что он получит пятнадцать наличными вместо тридцати и у него будет выбор — это или вообще ничего, то не ухватится ли он за это предложение?
Жаку пришлось несколько раз сильно постучать, пока он не услышал голос матери.
— Это я, Жак.
Она поспешила открыть дверь.
— Добрый день, мой маленький, Жак.
Она была высокая, худая со строгим лицом, полная противоположность м-ль Матильде, которая сидела на стуле перед пустой чашкой из под кофе, очарованная экраном телевизора.
Мадам Меллерей обняла сына, затем выключила телевизор.
— Дай мне твое пальто и садись. Может быть хочешь кофе?
Она взяла чайник.
— Матильда рассказала, что вчера после обеда ты был здесь. Большое спасибо за конфеты, они были замечательные.
— Превосходные. — Подхватила Матильда, покосившись на пакет с конфетами.
В присутствии третьего лица Жак не хотел разговаривать на тему, ради которой пришел сюда, а толстая старуха, казалось, не имела намерения уходить. Видимо, мадам Меллерей догадалась о смущении сына, так как сказала, указывая на конфеты:
— Предложи Матильде, пока она не ушла.
Жак удивился способу избавиться от лакомки. Последняя с полным ртом и руками не замедлила удалиться.
— Весь смысл ее жизни — это еда, — вздохнула мадам Меллерей, проговорив это дружески-укоризненным тоном. К счастью она не может пожаловаться на печень.
Затем ее взгляд стал вдруг серьезен.
— У тебя лицо как из папье-маше!
С тех пор, как он женился, она встречала его подобными словами при каждом его посещении. Вероятно инстинктивно указывала этим, что жена обращается с ним хуже, чем она.
Обычно он возражал:
— Ты всегда это говоришь. Я опять поправился на четыре фунта.
Сегодня это должно быть соответствовало действительности, ибо Элен это тоже заметила, и он не стал возражать.
— У меня неприятности.
— С твоей женой?
— И да и нет.
— Что еще она затеяла?
Мадам Меллерей не имела теплых чувств к снохе. Они всегда осуждали друг друга и почти не поддерживали отношений.
Жак рассказал выдуманную им историю.
— На прошлой неделе я играл в покер. Я проиграл много денег и не сказал Элен.
— Ты теперь стал играть в карты!
Упрек и отвращение, которые появились на ее лице, укрепили решение Жака не доверять ей своих истинных забот. Развод и вымогательство были словами, способными привести ее в ужас.
— Сколько же ты проиграл?
Он вместо ответа сделал уклончивый жест, но она попыталась узнать.
— Десять тысяч — двадцать тысяч франков.
Она всегда считала в старых франках и это во сто раз увеличивало моральное значение денег. Тридцать тысяч франков для Роджера составляли три миллиона.
— Двадцать пять… тридцать…
Выражение ее лица показывало, что такого рода проигрыш был следствием тяжелого порока. Чем больше называлась сумма, тем больше появлялось у нее смущения, а повышение суммы замедлялось.
— Тридцать четыре тысячи… тридцать шесть… тридцать семь…
Наконец она воскликнула испуганным недоверчивым тоном:
— Неужели около тридцати тысяч?
Между этими смехотворными суммами и тем, что действительно было нужно Жаку была такая огромная разница, что он предчувствовал, сколь велик будет ужас старой дамы, когда она узнает это.
— Нет, успокойся. Не больше двадцати тысяч.
Чтобы относительную величину суммы еще больше уменьшить он употребил новое выражение:
— Меньше двухсот новых франков.
— Господи, спаси и помилуй! Ты испугал меня, мой мальчик!
Она развеселилась.
— Один момент я подумала: мой сын сошел с ума! Но, мой бедный юноша, какой черт в тебя вселился…
Сегодня после обеда, она будет за меня молиться, подумал Жак. Он продолжал ее успокаивать.
— Это произошло случайно, я больше так не сделаю.
— Но двадцать тысяч франков — это большие деньги!
— Не заботься об этом. Все уже почти в порядке. Я не должен был тебе говорить об этом.
Он поспешил уйти. Его к этому вынудило возвращение Матильды, которая насытившись его конфетами, пришла попрощаться и взяла с него обещание скоро снова прийти.
— Только не между четырьмя и шестью часами! — крикнула ему вдогонку мать. — В это время я бываю в церкви.
Она крикнула ему еще что-то из окна, когда он уже удалялся от дома. Он не мог гордиться собой, как и из-за своей неудачи, так и от чувства угрызения совести, что нарушил покой матери, которая этого не заслуживала.
— Неужели он не в состоянии вести себя, как взрослый?
Как поступил бы другой мужчина на его месте? Оставить Элен, засучить рукава и еще раз начать с нуля? Это бывает в фильмах и романах, но вряд ли в жизни. Между теорией и практикой огромная пропасть.
Чтобы больше не думать — еще один способ сдаться — он с ожесточением работал всю вторую половину дня. В шесть часов он почти выдохся.
— Я скоро освобожусь, — сказал он Элен, которая отправлялась домой. Я приеду немного позже.