Дети

– Однажды в Рождество, в моем городе, в дни моего детства, когда я находился в церкви...

Эдит встает. Эдит осмеливается прервать байку деда на полуслове. Такого еще не случалось в доме Леви! Но в это Рождество никто этому не удивляется, даже сам дед. В это Рождество все может случиться.

– Дед, час поздний, Фрида трудилась весь день. Дадим ей отдохнуть. Все мы устали. – И перед тем, как покинуть комнату, подходит к Фриде, нагибает голову и целует ее в щеки, – С праздником, Фрида. Спасибо тебе за все доброе, чем ты оделила нас в течение этого года.

То, что должен был сделать дед в этот вечер, сделала Эдит: лицо Фриды посветлело! Ее шершавая старая рука охватывает мягкую руку Эдит и прижимается к ней, пока не вскакивает дед и обнимает их обеих:

– С праздником! Поздравляю всех с праздником!

Дверь захлопывается за Эдит и Эрвином.

– Подожди минуту, пока я тебя не позову, – говорит она у дверей их комнаты.

Когда она позвала его, в комнате маленькая елка сверкала на столе. Электрический свет был погашен, и комнату освещали свечи.

– Ты зажгла свечи в честь такого грешника, как я? – он рассмеялся.

Под елкой новое светлое пальто из верблюжьей шерсти.

– Это пальто сменит твою старую куртку, – и она прижалась к нему, как бы прося всем телом принять ее подарок.

– Как ты смогла угадать мой размер?

– Гейнц сопровождал меня за покупкой. У него такой же размер, как у тебя.

Он снял пальто и извлек из кармана маленькую бархатную коробочку. В ней – золотое широкое кольцо, свитое из золотых листьев. Она кладет его на ладонь и протягивает к пламени свечей.

– Венчальное кольцо, – счастливо смеется она, глядя на игру света и теней на кольце.

– Наши души повенчаны, – говорит он, надевая кольцо ей на палец. Сухие его губы прижимается к ней. Какой-то легкий тон отчуждения слышится в его голосе, и рука ее падает, как бы отмечая: до сих пор и не дальше. И тут слышится обрывочный птичий голосок среди ветвей деревьев, ветер в саду, шум веток в окнах. Дом их теплый, закрыт, это их защита, дом, принявший Эрвина в свои стены. Она раздувает в душе радость, зная, что радость эта не искренна. Печаль охватывает Эрвина, он понимает, что она уловила в этих словах его скрытое будущее. На минуту он колеблется: не рассказать ли ей всю правду, о том, что его ожидает. Но тело его словно окаменело в ее объятиях. Глядя на нее, он видит себя, осужденного на смерть, которую поднесет ему последняя тайная вечеря.

Печаль ее придает ей еще большую красоту и нежность. «Не отчаиваться! Не отчаиваться! – пытается он собрать все силы души.

– Эрвин, что с тобой?

– Эдит! Эдит! – и он поднимает ее на руки.

Последние искры падают на них со свечей елки. Свечи гаснут одна за другой. Золото ее волос окутывает ее наготу, и лицо ее замирает от счастья. Никогда им не было так хорошо, как в эту ночь.

Свечи погасли, и тело ее едва освещено. Он следит за ореолом света, рвущегося из темноты. Облик ее освещен светом, идущим от огромного прожектора над домом мертвой принцессы. Не засыпая, прижимаясь друг к другу, лежат они всю рождественскую ночь.

Глава двадцать третья

– Итак, ты идешь со мной? Да или нет?

– Нет, я же сказал тебе, у меня болит голова и горло.

– Хорошо, я пойду сама.

– Ты сошла с ума? Одна ночью, в лесу?

– Что же мне делать, если ты не хочешь идти со мной.

– Просто, никуда не идти. Пойдем в другую ночь. Когда я буду себя чувствовать лучше.

– Но это последняя ночь старого года. Я должна в полночь быть в лесу, когда сменится год.

– Поему ты должна? Что такого? Последняя ночь года точно такая же, как все остальные ночи. Ну, последняя ночь года, что с того?

– Я обязана. Все же последняя ночь года отличается от всех остальных ночей. Особенно не здесь. Здесь все так странно. С тех пор, как мы приехали сюда, у меня такое странное чувство. Все здесь такое старое. Дома, деревья, замыкающая все стена. Мне кажется, что даже земля здесь старше, чем везде, словно здесь, на этом месте, был сотворен мир. Знаешь, когда я гуляю между домами, мне кажется, что множество голосов говорит со мной. Даже ветер снаружи полон старческими голосами. Здесь гуляют призраки...

– Все это то, что ты всегда говоришь! Ужасно! Целый год тебя учат историческому материализму, а ты все такая же... Вся в мистике, веришь в призраки.

– Но и Карл Маркс верит в них. Этим же он открывает свой коммунистический манифест – «Призрак бродит по Европе». Это предложение самое красивое во всей книге.

– Правда, то, что ты всегда говоришь? Ужас! Карл Маркс имел в виду, именно, того призрака, что ты встретишь в лесу в полночь, правда!

– Правда!