Дети

– Твой долг – бежать. Твой долг завершить великое творение. Уезжай отсюда, Оттокар, уезжай на просторы мира. Твоим творением – скульптурой Гете – ты покажешь людям в мире, что есть еще и другая Германия.

Не слышно голоса, только трепыхание флагов на окнах домов и шум улицы, врывающееся в безмолвие комнаты. Рука Оттокара касается чашки, стоящей на подоконнике. Из дома напротив опять выходит привратник с кистью и ведерком краски. Слово «юде» потерлось от ударов камней, и привратник обновляет его черной краской. На этаже, над рестораном, открывается окно, к которому также прикреплен флаг со свастикой. Женщина наклонилась над улицей, вытряхивает простыню. Красный флаг со свастикой и белая простыня вздымаются на ветру.

– Не сдавайся, Оттокар, – призывает его доктор, – не сдавайся.

Звуки заполняют квартиру доктора. Экономка включила радио – послушать обычно передаваемые утром мелодии. Старые народные песни снова вошли в моду.

Рука привратника тщательно выводит очертания букв, а перед взором Оттокара серые жалюзи прикрывают в его студии древнего бога Триглава.

«Юде!»

Слово пишется на обнаженной спине Иоанны. Весь воздух вокруг вырезан из ткани ее серой рубашки. Иоанна в его студии поет. И голос ее отчеканивает ноты на пустом лике древнего бога.

«Юде!»

Привратник завершил свое дело и добавил к слову черной краской восклицательный знак. Добавил две свастики с двух сторон слова, которое выглядит, как в заключении. Две свастики – идея привратника, его творческий вклад, и он этим весьма доволен. Поигрывает кистью и исчезает в доме.

– Нет! – кричит Оттокар. – Никуда я отсюда не сбегу. И не буду сосать лапу, как медведь в зимней спячке в своей берлоге. Мне довелось услышать то же слово в песне из уст маленькой девочки. Маленькая девочка, доктор, дочь преследуемого народа, и все же в ее голосе были звуки надежды. Вчера Нанте прибавил свой голос к голосу девочки. Мой Нанте, у которого мудрость прорезалась во рту вместе с осознанием своего конца. Девочка и Нанте врезали нотные знаки в лик Триглава. Я сброшу покрывало с незаконченной скульптуры этого бога. Будущее лицо его – это лики прошлого и настоящего, а будущий лик подставлен пощечинам и ударам богов. Но этим завершатся все удары и всякое отмщение. Я позволю себе говорить голосом Нанте. Больше не ответит человек ударом на удар себе подобного. Я закроюсь в новой своей студии, чтобы высечь эти знаки на пустом лице древнего бога. Это чудо, которое свершилось во мне, доктор, это зуб мудрости, который вырос у меня во рту в тот момент, когда я вообще перестал верить в чудо. Еще ночью я бежал из своей студии в доме Нанте, чувствуя себя опустошенным, лишенным всякой надежды. Всю ночь я шатался по улицам города и ни о чем не думал. Одно было у меня желание свернуться в своей скорлупе, спрятаться в своем доме, пока весь этот ад не пройдет. Но сейчас будущее снова меня будоражит. Когда замолкает будущее, молчат также прошлое и настоящее. Когда же будущее пробуждается и приоткрывает свои тайны, открываются и прошлое и настоящее. Человек может оживить душу только тогда, когда раскрываются все времена. Доктор, снова во мне пробудилась страсть к творчеству. Я ощущаю ее как возможность достичь всего, – высот и преисподней. Нет, отсюда я не сбегу! На меня, как и на вас возложена миссия – воспитывать в этом аду молодое поколение, я должен создавать новые миры в этой уродливой реальности.

На улице резко тормозит трамвай. Ребенок пытался перебежать дорогу и чуть не попал под колеса. Доктор Гейзе кладет руку на плечо Оттокара.

– Быть может, нам что-то и удастся совершить здесь, потому что я хочу воевать в настоящем во имя будущего. Каждой спасенной мною молодой душе я даю лицо будущего. Насколько мне будет дано, я буду спасать одну душу за другой из бездны зла. Ты же оставляешь настоящее душе, которая выпестует свое будущее грубостью, агрессивностью, но создашь будущее в своем убежище – без агрессивности, без мщения. Пусть Бог простирает над тобой свою десницу. Быть может, просветлеет лик будущего у твоего бога в один из дней перед всем человечеством. Я учился другому закону: око за око, зуб за зуб. Ныряй в эти мутные воды, чтобы спасать души, одну за другой. Катастрофа наша в том, что мы не делали этого все эти годы.

Оттокар фон-Ойленберг ощущает сухость в горле и пьет наконец кофе из чашки, стоявшей на подоконнике.

* * *

«Опасно! Строительная площадка!»

Красный фонарь раскачивается на веревке. Но это не ветер его качает. Это Мина схватилась за веревку, и трясет ее с в большом волнении. Во второй ее руке – маленький ребенок опустил головку.

– Вы забыли его! – кричит Мина.

Ветви липы недвижны, застыли в дневной стуже. На пьедестале, предназначенном для памятника Гете, водружен флаг со свастикой. Тень матери Хейни падает на вывеску. Платок съехал на ее черное пальто. Она стучит палкой своего покойного мужа по бетонной площадке вокруг пьедестала, обращаясь к толпе, собравшейся перед ней и Миной.