Дети ада

Как бы там ни было, но боль утраты охватила мою душу. Я ненавидел этих розоволицых, коренастых людей в ватниках, которые с шуточками и смехом валили лес. Понимал, что они тут не при чем: кто-то другой, из кабинета, дал указание пилить лес, а сам вряд ли когда появится здесь. Из кабинета он не услышит стон деревьев...

Бригадир сказал мне, что идет выборочная рубка леса. В основном, дескать, валят деревья с подсечкой, то есть те, из которых ранее добывалась живица, ну, а заодно нужно и разрядить бор. Им ведь отпущен сверху план заготовки древесины. Тысячи кубометров...

Осенью я собирал тут сыроежки, подосиновики, подберезовики, попадались и белые...

Бригадир, видя мое расстроенное лицо, заметил, что через два-три года и следов не останется от вырубки. Вон сколько молодняка! Весной ребята из техникума наведут тут порядок, а крупные ветви они сейчас сожгут. Однако, мне трудно было поверить, что бор не изменится. Кругом торчали неровные срезы толстых пней. Появились огромные проплешины, особенно, где рычали трактора. Они подмяли под огромные колеса и молодняк.

Далеко вглубь лесорубы и не пытались пробраться: какой смысл валить лес там, откуда его трудно вывезти?

Почти два месяца каждое утро мимо моих окон с грохотом и лязгом ползли в атаку на беззащитный бор тракторы с бригадой лесорубов. Все дороги, ведущие в сторону Гололобов, были вспаханы колеями деревьев до земли, от кострищ повсюду остались безобразные черные проплешины с разбросанными головешками. С утра до ночи связками волочили тракторы за собой длинные хлысты, грузовики вывозили напиленные короткие чурки. Появились и незнакомые машины с людьми. Эти приезжали в выходные и, нагрузившись распиленными бревнами, уезжали. Кто они и откуда — никто не знал. У нас лес не охраняется...

Тридцатиметровые сосны и ели падали и падали с хватающим за душу стоном. И лишь смолкал вопль умирающего дерева, как раздавались голоса лесорубов, смех.

Я перестал ходить в этот бор на лыжах. Мне невыносимо было слышать, как стонут умирающие деревья в лесу.

РОСА НА ЦВЕТАХ

Рано утром вышел маленький заспанный мальчик на зеленый луг перед домом и зажмурился от весеннего разноцветного сверкания. На каждой травинке, на каждом цветке искрились, переливались всеми цветами радуги крошечные капельки. Даже на белоголовых одуванчиках серебрились капельки, а ромашки сияли как маленькие солнца. А солнце совсем невысоко поднялось над кромкой леса, оно было большое, огненно-лохматое, будто спросонья еще не успело с себя сбросить золотистый плед. Над сверкающим лугом стоял тонкий гул. Пчелы и шмели садились на цветы, трудолюбиво копались в сердцевине и вскоре перелетали на соседние и на лохматых лапках переносили с цветка на цветок по крошечной сверкающей пылинке.

«Что это вокруг меня? — щуря глаза, изумленно озирался мальчик. — Кто это разбросал столько разноцветных огоньков? Почему же я раньше никогда их не видел?»

И он решил побольше собрать их и показать бабушке, к которой недавно приехал на лето из большого города. Мальчик принес из дома блюдце и стал осторожно с каждого цветка стряхивать в него росу. Пчелы не сердились на него, они спокойно перелетали с цветка на цветок и не кусали мальчика. Холодная роса брызгала ему на руки, рубашку, попадала и в блюдце с золотистой каемкой.

Пока мальчик топтался на лугу и собирал в блюдце утреннюю росу, солнце поднялось выше, сбросило лохматый золотой плед и жарко засияло на чистом голубом небе, откуда-то прилетел легкий теплый ветерок, он нежно погладил каждую травинку, заглянул в каждый раскрытый цветок, и роса исчезла. И на кривых лапках пчел больше не сверкали крошечные огоньки. Круглоголовые одуванчики тоже перестали светиться бирюзой.

Мальчик прибежал с блюдцем в дом и радостно закричал:

— Бабушка, бабушка, посмотри, сколько я тебе принес красивых разноцветных огоньков! — и протянул ей блюдце. — Я их собирал на лугу!

Бабушка опустила ухват — она задвинула им чугун с картошкой в печку — и молча посмотрела на внука.

— Где же они, золотые огоньки? — удивился мальчик и чуть не заплакал от огорчения: на блюдце дрожала большая мутная капля.

— Не горюй, — сказала бабушка. — Роса живет только на воле, на цветах и травах.

ДЕТИ И СТРАСТИ

Мирное чаепитие нарушил громкий вопль пятилетнего Юрика, нежданно укушенного в розовую щечку трехлетней Олей. Обе матери разом, словно вспугнутые с насеста наседки, вспорхнули из-за стола и бросились к детям. Олина мама, убедившись, что дочь в целости и сохранности, успокоилась и стала ласково выговаривать ей:

— Ах ты, негодница! Сколько раз говорила тебе, что кусаться нельзя! Кусаются только собаки...

— Ей нужно намордник надеть... — всхлипывая, проговорил Юрик. — И привязать на цепь...