Дети Афродиты

– Да это понятно, что дело… – со вздохом разлил дымчатый напиток в граненые рюмки дядя Митя. – Дело, конечно, делом, а за знакомство все равно надо сначала выпить. Давай, девушка… Как бишь тебя? Ольга… Если ты Генке родня, значит, и мне родня будешь. Давай, давай, не стесняйся.

Ольга, смирившись со своей участью, отпила полрюмки, передернулась от крепко сивушного духа, махнула перед глазами ладонью. Потом вдохнула с трудом, закашлялась, оглядела снедь на тарелках – чем бы закусить…

– А вот, соленым огурцом, – подставил ей глиняную миску дядя Митя. – Самое то после первой.

– А что, мы еще будем? Нет, я вторую уже не осилю… Очень крепкий у вас напиток…

– Да осилишь, куда денешься! – довольно засмеялся дядя Митя, глядя, как она смотрит на него, выпучив глаза. – Закусывай, закусывай… Вон, окрошку наяривай, сальцо с черным хлебом… Нигде такого сала не поешь, кабанчик-то свой был, доморощенный. Ишь, кака сестра у Генки выискалась, надо же… Прямо красавица писаная. Да, похожа на мать, есть что-то общее…

– Что? Что вы сказали?

– Да не гляди на меня так, дочка, не гляди! Я и без того знал, что у Генки сестра есть! Только не ждал, не гадал, что свидимся. Значит, вы с Генкой про мамку свою приехали у меня вызнать? Ну-ну…

Дядя Митя снова налил, придвинул ей рюмку:

– Пей. А то ничего рассказывать не буду. До дна пей.

Ольга выпила молча. Снова задержала дыхание, прислушиваясь к себе. Потом вдохнула-выдохнула… А ничего страшного – вторая-то рюмка лучше пошла! Будто ласковая рука шлепнула слегка по затылку – расслабься, не напрягайся так сильно. Сиди, ешь и слушай этого пузатого дядю Митю. Пусть говорит… Чего уж теперь, сама в это дело ввязалась, никто за шиворот не тянул…

– …Мать-то об тебе шибко переживала, помню, – проговорил дядя Митя, с ласковым прищуром глядя на Ольгу. – Все плакалась мне про тебя…

– Не поняла… О ком она переживала и плакалась? Обо мне?! – поперхнулась Ольга, надкусывая соленый огурец. – То есть так сильно переживала, что решила в роддоме оставить?

– А ты не суди мать-то. Не тебе ее судить. Поняла?

– Да я и не собираюсь. Меня вообще такие эмоции в данном контексте не интересуют.

– Ишь ты, эмоции в контексте… – осклабился дядя Митя. – Шибко умная, что ли?

– Да уж не дура, извините.

– Ну-ну… Судить, знаешь, всегда легко. Хоть в контексте, хоть без контекста. А то, что у человека иногда просто силенок на жизнь не хватает. Особливо у бабы.

– А что, баба не человек, по-вашему? Да и относительно силы… Она, знаете ли, у всех имеется, тут вопрос в другом. Вопрос в личном выборе. В слабости ведь проще жить, чем в силе. Слабость в одежки мудрости наряжаться любит, поэтому и прощать умеет. Удобная такая слабость, знаете ли.

– Да ну, Оль… – вступил в их странный с дядей Митей диалог Генка. – Ты, по-моему, ерунду какую-то говоришь. Я думаю, наоборот, сильный всегда прощает. А слабый – нет.

– Ну, допустим, это твоя версия жизни, Ген… Да, я понимаю, тебе так удобнее думать. Ты ведь потому так думаешь, что у тебя самого рыло в пуху. Что, разве не так?

Генка сопнул возмущенно, отвел от нее глаза. Дядя Митя глянул сначала на Генку, потом на нее, ухмыльнулся понимающе:

– Значит, не жалуешь слабых людей, да, девушка?

– Нет, не жалую. Более того, презираю, если хотите. И не зовите меня девушкой, какая я вам девушка? У меня имя есть. Меня Ольгой зовут.

– Хм, презираешь… А чего тогда мать ищешь? Чтобы свое презрение ей в лицо выплюнуть? Если так, то лучше не надо, не ищи. Она и сама свою вину перед тобой понимает.

– А я думаю, не понимает. Слабому всегда легче отказаться от поведенческого анализа. Ну, от понимания то есть… Слабый всегда оправдание себе найдет, а потом живет с этим оправданием в радости. Не виноватый, мол, я, не от меня зависело. И наплевать ему, что сзади выжженное поле осталось. А потом еще удивляется, отчего это те, которые сильные, его презирают…

– У-у-у… – снова коротко глянув на Генку, медленно протянул дядя Митя. – Ну и характерец у тебя, девушка по имени Ольга. Видать, в папаню своего пошла. Знаешь, кто у тебя был папаня?

– Знаю. Бандит.

– Во-во… Он, поди, так же об себе красиво рассуждал. Я сильный, а все кругом слабые, только моего презрения достойные. И мать твою всю жизнь у ноги держал, как собаку.

– Ну, дядя Митя, ты уж того… – испуганно проговорил Генка, поведя плечами. – Зачем уж так-то… Откуда ты вообще это взял…

– А ничего, Ген, я не обижаюсь, – с грустной, немного хмельной улыбкой произнесла Ольга, – чего обижаться-то, действительно? Как есть, так и есть. Тебе характер твоего отца достался, добрый да мягкий, а мне уж… Как говорится, я его слепила из того, что было. И вообще, мы как-то не в ту степь зарулили, тебе не кажется? Отвлеклись от цели нашего приезда.

– Оль, а откуда ты про отца…

– Мне бабушка рассказала, Ген. Это и есть та самая информация, которой я с тобой не поделилась, помнишь? Не обижайся. В конце концов, у нас с тобой другая цель.

– Да, дядь Мить… – встрепенулся Генка, – мы же хотели о маме узнать…

– Так узнавайте, мне-то что, – недовольно пробурчал дядя Митя, запихивая в рот большой груздь на вилке.