Дети Афродиты

Генка остановился у одноэтажного домика, похожего фасадом на пряничную дачу. Но, судя по всему, домик был крепенький, ухоженный. И участок за сеткой-рабицей выглядел ухоженным, с мощенными плиткой дорожками меж цветочных зарослей.

– Папа с тетей Наташей этот дом себе купили, когда я женился, – угодливо пояснил Генка, выходя из машины. – Ну, чтобы вместе с молодыми в одной квартире не толкаться, сама понимаешь… А когда папа умер, я как наследник свою часть дома тете Наташе отдал. Теперь она тут полная хозяйка… Пойдем, она дома должна быть. Да вон, идет уже…

Вынырнув откуда-то из-за цветочных зарослей, к калитке поспешала женщина, держа на весу перепачканные землей руки. Ничем не примечательная женщина, колобок за шестьдесят с хвостиком, с блеклой химической завивкой. Открыв калитку, закудахтала радостно:

– Ой, Генашенька, а я и не ждала тебя сегодня! А чего ты бледный такой? Ты обедал сегодня? Ой, а кто это с тобой, Генаша…

Спросила и уткнулась подозрительным взглядом в Ольгу. И бровки хмарью свела. И зазвенел голосок неприятием:

– Это кто это, а, Ген?! Ты чего это, бессовестный? А если я сейчас Маришке?..

– Успокойся, теть Наташ, это сестра моя, Ольга. Познакомьтесь, кстати.

– Кто? Сестра? Какая такая сестра? Откуда?

– Это мамина дочь. Старшая. Ну, помнишь, мы с Маришкой, когда ремонт делали, письмо мамино нашли…

– Ой! Ой… Да что же это?.. Как же?.. Да вы проходите, проходите в дом. Я сейчас руки помою, чайник поставлю…

– Не суетись, теть Наташ, мы ненадолго. Мне только один вопрос надо тебе задать.

– Вопрос? Какой вопрос? Ну, тогда давайте в беседке присядем, что ль… – И, обращаясь к Ольге, почему-то пояснила торопливо: – Там, за домом, у нас беседка, ее Геночкин папа своими руками устраивал. Золотые руки были у человека.

Беседка и впрямь была прехорошенькой. Вся увитая плющом, с одноногим круглым столом посередине, с удобными скамейками. Только уселись, Генка спросил в лоб:

– Теть Наташ… Мы сейчас от дяди Мити едем. Он говорит, что мама к тебе приходила, хотела меня забрать…

Женщина вздрогнула, моргнула, прижала пухлую ладонь ко рту. Скуксилась было в слезы, но потом, видимо, взяла себя в руки, проговорила уверенно:

– Да, было такое дело, Генашенька. Было. Только не она ко мне приходила, а я сама ее нутром вычислила.

– Не понял… Как это – нутром? Расскажи сама, теть Наташ, чего я тебя пытаю…

– Так а чего рассказывать такого особенного? – вздохнула тетя Наташа, отведя глаза от Генкиного лица. – И рассказывать шибко нечего. Ну, лет десять тебе было, на школьном стадионе с ребятами мяч гонял… А я ж беспокойная была, все время за тобой старалась приглядывать, что, да с кем, да чем занят. Ну и тут тоже – выскочила посмотреть, где ты. Гляжу, а у забора баба какая-то стоит, в сетку руками вцепилась, лицом прижалась. И знаешь, я как-то сразу догадалась, что это она… Хоть и фотокарточки ее ни разу не видела. Она ж, когда сбегала, все свои фотокарточки с собой прихватила. Помню еще, как Васенька насчет этого горевал…

– А как ты догадалась, теть Наташ? – сделал нервное движение корпусом вперед Генка.

– Да по волосам ее догадалась. Хоть и убраны были в узел, а цвет-то у них приметный, светящийся будто. Вот, как у нее… – мотнула в Ольгину сторону подбородком женщина. – Да и всем нутром я почувствовала, что это она. Сердце страхом зашлось. Подошла сзади, окликнула: «Вы Анна?» Она вздрогнула, будто ее ударили плеткой по спине, обернулась. В общем, поговорили мы с ней, Геночка. Можно сказать, по душам. Хотя какая у нее там душа… Она ведь пришла, чтобы тебя это… украсть как бы. С собой увезти. А я не дала! Завыла, запричитала, оставь, говорю, парнишку в покое, что ж ты ему душонку-то рвешь, он только-только успокоился, ко мне привыкать стал…

– А она, теть Наташ? Что она тебе говорила?

– Да не помню я, Геночка. Ну, вроде того, что любит тебя сильно… Васю, говорит, бери, на Васю не претендую, а без сыночка, мол, не могу… А я ей снова – оставь его, говорю! Ему хорошо со мной, видишь, какой ладненький бегает, какой здоровенький да веселенький! Ну куда, говорю, ты его за собой потащишь? Если уж пошла гулять от мужа, так и гуляй себе… Умерла, так умерла. В общем, прогнала я ее, Геночка. Ты уж меня прости. Я ведь полюбила тебя, как родного. А она что? Она ж тебя бросила… Прости, прости меня, Геночка-а-а-а…

Ольге показалось, что женщина сейчас упадет на колени и завопит голосом Инны Чуриковой из популярного фильма: прости, мол, меня, дуру грешную! Даже сделала невольное движение вперед, чтобы удержать…

Слава богу, на колени Генкина мачеха не бухнулась. Всхлипнула на высокой ноте, поджала губы, вороватым жестом смахнула слезу со щеки. И успокоилась окончательно, когда Генка протянул руки, огладил ее по рыхлым плечам:

– Ну что ты, теть Наташ… Кто на тебя обижается-то? Не реви! Я ж просто спросил… Ну, было и было… Ничего…

– Правда, Геночка?

– Правда, теть Наташ.

– Ой, спасибо тебе, Генаш. Ну и ладно, и слава богу тогда. А с Маришкой-то как, не помирился еще?

– Не-а.

– Ой… Ты уж быстрее мирись, Геночка. Я уж извелась вся, переживаю за вас.