Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей

— Лучше делать свой выбор, не навязанный кем-то, пусть даже самой матерью. Однажды я понял, чего хочу от жизни, и решил этого добиться. Ты не обязан понимать мои мечты и стремления, Эгисф. Я не жду этого ни от тебя, ни от Клитемнестры, ни от кого-либо в Микенах… Но рассчитываю хотя бы на уважение! Да, я выбрал свободу от материнской опеки и от тягот правления, полностью осознавая, чего при этом лишусь. Не нужно меня ни бранить, ни жалеть.

— Если бы ты немного подождал, со временем смог бы царствовать в одиночку. Наша мать не всегда будет рядом, — сказав это, Эгисф зачем-то отвел глаза и уставился в потолок, словно озвученная им мысль была опасной.

— Конечно. Вот только у Клитемнестры хватит сил и желания руководить Микенами до глубокой старости. Не уверен, что мне по силам выдержать столь долгое правление под пристальным надзором! Все равно сбежал бы при первой возможности, — Орест сильнее сжал плечо брата. — А что насчет тебя, Эгисф? Ты готов справиться с этим? Готов соглашаться с указами нашей матери, исполнять ее желания? Быть ее голосом и глазами?.. Многие годы, а может, и десятилетия…

Юный царь выглядел уже практически трезвым. Он замялся, но ответил:

— Да, Орест. Боюсь, мы слишком разные. Когда я узнал, что мне предстоит стать микенским царем, радости моей не было предела. В отличие от тебя, я вижу в этом бескрайние возможности. И не могу понять, как можно от них отказываться… Ты не желаешь править под строгим надзором Клитемнестры да и вообще брать на себя ношу микенского владыки. Вместо этого жаждешь превратиться в странника, гонимого всеми ветрами, — Эгисф вздохнул. — Странные у тебя мечты. Мелкие, как по мне. А я уверен, что совладаю с властолюбивой матерью и корыстными царедворцами. Вскоре я начну принимать собственные решения, как истинный правитель Микен.

— Клитемнестре не понравились бы твои слова.

— Я знаю, брат. Знаю.

Они какое-то время молчали, каждый с головой погрузился в собственные мысли. Наконец Орест удалился под предлогом, что перед отъездом ему необходимо хоть немного выспаться. Эгисф лишь махнул рукой.

Уже на пороге царевич обернулся: его младший брат выглядел усталым и обеспокоенным. Великий день подошел к концу. Уже совсем скоро, с восходом солнца, на юные плечи Эгисфа ляжет тяжесть ответственности за судьбу Микен…

Орест тихо вышел. Эгисф по-прежнему хранил молчание, не пожелав брату даже доброй ночи. Он продолжал смотреть куда-то вдаль, и ход его мыслей не смог бы угадать даже самый проницательный человек.

* * *

Микены проснулись раньше обычного — первые лучи солнца едва коснулись небесного края, потому суета у царского дворца показалась бы стороннему наблюдателю непривычной и даже странной. Вскоре распахнулись тяжелые Львиные врата и несколько телег, запряженных волами, двинулись по пологому склону вниз. Люди в повозках рассматривали окрестности, про себя прощаясь с родными местами. Молчание нарушали лишь редкие щелчки кнута, скрип колес да мычание животных.

Процессия миновала приземистые дома, проехала мимо усыпальниц, в которых обрели вечный покой великие Атрей и Агамемнон. И наконец оказалась на равнине, поросшей высокой травой и оливковыми деревьями. После тесноты городских улочек раскинулись просторы полей, окрашенных утренним солнцем в нежно-розовые тона.

Орест на долгое время покидал златообильные Микены.

Он оглянулся напоследок. Словно бессмертные стражи, Львиный город охраняли исполинские, озаренные мягким светом горы. Укрытые их тенью, Микены пребывали в безмятежном сне. Пройдет еще немного времени, и город стряхнет с себя сонное марево… Но ему уже не суждено это увидеть. Орест тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения. Впереди ждало лишь море, исполненное тайны.

* * *

Ифигения с детства серьезно относилась к знамениям и снам. Скромная на вид, девочка отличалась живым воображением, хотя знали об этом немногие. Теперь повзрослевшая царевна стояла у окна, вглядываясь вдаль — туда, где скрылись в дорожной пыли повозки, уносящие прочь беспокойного брата. Она молила небеса о благом знамении, но небо оставалось равнодушно-чистым, лишь изредка в нем мелькали ранние ласточки.

— Он уже далеко. Долго ты тут собираешься стоять? — Электра подошла к сестре и обняла ее.

Она была одета в роскошный гиматий — тот самый, что ей купил Орест. Электра так же грустила по брату, как и Ифигения, но выражала свои чувства иначе.

— Мне и здесь хорошо. Еще слишком рано, чтобы идти завтракать, — Ифигения пожала плечами.

— Но выражение лица у тебя такое, словно провожаешь братца на войну, а не в вольное плавание.

— Я и правда боюсь, — Ифигения тяжело вздохнула. — Поэтому и жду от небес доброго знака. Можешь считать меня глупой и суеверной… Просто такого в нашей семье еще не случалось. Старший царевич отказался от всего и покинул город, на престоле сидит Эгисф… Не люблю резкие перемены…

— Ты, как всегда, осторожна! Я обязательно посмеялась бы над тобой в другое время. Но не сейчас.