Дети ангелов

Петров смотрел из окна своей спальни вслед удаляющейся женской фигуре. Вчера за столом он будто сидел с незнакомыми людьми. Он не узнавал никого из них. Что случилось с этими детьми? Зачем приехал Емельянов? Горе разрезало на куски их жизнь. Ему казалось, он присутствует на поминках душ живых людей. Обед манекенов. Дежурные фразы. Холодные глаза. И только маленькая Алиса не давала возможности поверить в это мертвое царство.

«Они справятся. Они обязаны справиться. Ради Алисы. Ради будущего». – Петров услышал шаги:

– Ваня, доброе утро. Ты уезжаешь?

Морозов обернулся. Он уже открыл входную дверь, чтобы выйти.

– Доброе утро, дед. Да, позвонили с работы. Что-то у них там приключилось, просят приехать.

– Ну, раз я все еще дед, нам нужно поговорить!

– Давай вечером, я уже опаздываю.

– Ты даже не умылся.

– Домой все равно заеду, переодеться.

– Иван, тебя самого устраивает настоящее?

– Иван Васильевич, давай вечером, пожалуйста! – Морозов вышел, плотно притворив за собой дверь.

– Вечером так вечером. Нужно выпить кофе. С ума с вами сойдешь, – Иван Васильевич бурчал себе под нос.

* * *

Емельянов проснулся от глухих голосов, доносящихся из гостиной. Он был единственный взрослый, кто крепко спал этой ночью. Часы показывали 6:00. С улицы послышался звук мотора. Профессор выглянул в окно. «Тоже нужно собираться, зря вчера остался». – Он встал, быстро оделся и вышел из комнаты.

– Приветствую, Иван Васильевич!

– О! Доброе утро, Иван Аркадьевич! Кофе?

– Не откажусь! – Петров разлил из турки кофе по чашкам.

– Ты что так рано?

– Да дела ждут, домой заскочить еще нужно. – Емельянов вышел из ванной комнаты, тщательно вытирая лицо.

Они сели за большой стол.

– Как ты? – Петров смотрел на товарища внимательным взглядом.

– Да как, Вань… Сам, поди, знаешь как… Ладно, разберемся, быть бы живу, как говорится. Мы же старые с тобой вояки, выберемся.

– Я рад от тебя это слышать, Аркадьич! Значит, будем дружить домами?

– Лучше семьями, – Емельянов пытался шутить, поднимаясь из-за стола. – Спасибо за кофе, лучшее начало дня. Будем на связи! – они крепко обнялись на прощанье.

* * *

Дачники не торопились возвращаться в город, майские праздники были в самом разгаре. Емельянов ехал по залитому весенним солнцем пустому шоссе и думал. Закончился еще один этап в его жизни. Он ощутил чувство облегчения. Как и прежде, это было единственное чувство, которое его навещало в такие моменты. Вся его жизнь состояла из обещаний. И всю жизнь его единственной целью было сдержать их. Сначала маме, потом жене, потом… Сколько он их раздал? А сколько исполнил? Как список чужих желаний в его памяти отложились только две графы: «Плюс» и «Минус». Спроси его, и он не смог бы вспомнить, сколько плюсов было поставлено. Зато все минусы Емельянов знал наперечет. Неудачи калечили его, оставляя все меньше и меньше живых эмоций. Превратившись однажды для других в остров веры и надежды, он год за годом отдавал этой жизни то большие, то малые куски своей суши. Его остров становился все меньше и меньше. Ему все труднее и невыносимее было обнадеживать безоговорочно верящих в него. Все меньше в нем оставалось желания давать надежду. Смотреть в глаза умирающим детям стало для него настоящей мукой.

«Егор, Егорушка мой.»

Он решил для себя. Это была последняя попытка. Он не желает больше нести ни за кого ответственность. Он устал от этой страшной ноши. Он слаб и беспомощен перед смертью. Он всего лишь врач.

«С меня хватит! Делать все возможное, чтобы сохранить жизнь и ожесточенно воевать со смертью – это не одно и то же. Хватит! Не могу больше! Не хочу, ничего не хочу! Оставьте все меня в покое!» – профессор съехал на обочину, уронил голову на руль и заплакал. Он плакал от обиды, от своих неудач, от этого проклятого одиночества, от какой-то смертной тоски. Он рыдал взахлеб, как несчастный ребенок, и не существовало в его жизни ни единого человека, который бы в эту минуту оказался рядом с ним. Рядом с маленьким и несчастным мальчиком Ваней, который с детства пытался доказать всем взрослым, что он тоже способный и талантливый и что он ничуть не меньше Петьки заслуживает маминой любви.

* * *

Маша вошла в дом, когда Петров допивал третью чашку кофе. Прогулка по весеннему лесу пошла ей на пользу. Свадебные трели птиц и запахи весеннего ветра придали ее осунувшемуся лицу мягкое очарование. Она села за стол напротив профессора и стала разглядывать салфетку, нервно теребя ее в руках.

– Маша, – спокойным голосом произнес Иван Васильевич, – расскажи мне о своем детстве. Как ты оказалась в детском доме.

– Мне неприятно это вспоминать.

– Тебе придется это сделать. От себя убегать нелепо, – голос профессора приобрел твердость. – Поверь, тебе совершенно необходимо сейчас выговориться… А кто выслушает тебя лучше, чем врач? Доверься мне!

Мария коротко глянула на Петрова, вздохнула и еле заметно кивнула: