Дети Антарктиды. На севере

Матвей почувствовал, как его дернули за рукав. Тихон подошел совсем незаметно и выглядел немного взволнованным.

– Доброе утро, – пролепетал он.

– Доброе.

Мальчишка потер руки, спрятал их в карманах и стал шаркать ногой по мерзлой траве, успевшую покрыться хрусталиками льда за прошедшую ночь.

На крыльцо вышел Лейгур, лицо исландца выглядело помятым и усталым, борода вся спутанная.

– Матвей, пора, – хриплым голосом обратился он к нему. – Тебя только ждем.

– Иду, – ответил собиратель и набрал воздуха в грудь. Он встретил взгляд Тихона. Парень будто понял его тяжелую ношу без слов и, ничего не сказав, направился обратно в церковь.

Матвей еще раз обратил взор к облакам, которые неумолимо двигались в сторону запада, и, выждав минуту, направился к церкви.

Все собрались вокруг затухающего костра. Проголосовавшие «за» уже накинули на плечи рюкзаки и винтовки, готовясь к выходу, в то время как троица из Нади, Маши и вставший рядом с ними Тихон уходить не торопились; Надя делала лишние крепления из найденных откуда-то кожаных ремней, в то время пока Маша гладила лежащего головой у нее на коленях отца по красному и вспотевшему лбу.

При виде больного старика очередная волна стыда подкатила к горлу собирателя.

Все выжидающе смотрели в сторону Матвея в ожидании вердикта.

– Ну не томи уже, – нетерпеливо проговорил Юдичев. – Сделай одолжение, проголосуй «за» и двинем уже из этого местечка подальше. Мне здесь не по душе.

– Голосуй, как считаешь нужным, – добавил Лейгур.

– Идите уже, все вы, – устало произнесла Маша. – Справимся и без вас.

– Нет, не справитесь, – ответил наконец Матвей и, оглядев остальных, указал на дверь в церкви. – Я только что проверил облака, сюда надвигается холодный фронт, возможно последний в этом сезоне. Уже к полудню сюда придет мороз, а с ним, вероятно, и буря, всякое может быть. В любом случае, какой бы новый вид мерзляков ни шел у нас за спиной, такого холода они точно не переживут, – и после небольшого промедления поспешил добавить: – по крайне мере я на это надеюсь. Возможно, в этом и кроется причина того, что они до сих пор на нас не напали: чувствуют приближение холодов.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила настороженно Надя.

– Это наш шанс уйти как можно дальше на север, не боясь при этом столкнуться с мерзляками. Считайте, сама природа укрыла нас на неизвестное время, позволив отступить подальше. Сколько это продлится? Понятия не имею. Возможно две недели, возможно три, а может и вовсе пару дней. Но мы можем рискнуть… – он посмотрел на Машу, – и взять с собой Вадима Георгиевича.

Реакция Юдичева не заставила себя долго ждать. От злости он пнул обугленную головешку возле костра и по привычке стал бормотать едва слышные проклятья. Стоявший поодаль от всех Домкрат, заметив вспыхнувшего от гнева Максима, все понял но никак не отреагировал.

Но вот Арина безучастной оставаться не пожелала, и поспешила оспорить решение:

– Это слишком рискованно, Матвей. А если и правда этот фронт задержится всего на пару дней? Да мы с носилками за это время пройдем даст бог километров пятьдесят!

– Да, все верно, – с печалью согласился Матвей. – Поэтому только и остается надеется, что холода продляться дольше.

Юдичев резко направился к двери и заговорил:

– Вот что, я не собираюсь рисковать своей шкурой из-за без пяти минут мертвого старика. И если среди вас еще есть те, у кого голова на плечах в отличие от этого горе-собирателя и тех двух дамочек, я приглашаю пойти со мной.

Максим остановился в дверях в ожидании согласных пойти с ним. Так он простоял секунд десять, но ни один из присутствующих и шагу не сделал в его сторону.

– Ну и катитесь.

Он поправил лямку рюкзака и ногой пнул дверь, выйдя из церкви.

– Ну что ж, стало быть, решено, – выдохнул Лейгур.

Исландец скинул рюкзак, пока вдруг не раздался хриплый, едва слышный голос Вадима Георгиевича:

– Доча…

– Он очнулся! – Радостно, но одновременно с горечью воскликнула Маша.

И правда, глаза-стеклышки старика открылись и стали бегать по лицам окруживших его товарищей.

– Папочка, я здесь. – Маша слегка наклонила его голову к себе.

Губы Вадима Георгиевича дрогнули в полуулыбке при виде дочери, а из глаз потекли слезы.

– Доча… мы все еще в церкви?

– Что? – Она наклонилась. Голос больного едва был слышен.

– Мы еще в церкви?

– Да, папа, мы в церкви, но собираемся уходить.

Вадим Георгиевич стал мотать головой, а дрожащая рука потянулась к Маше, но на полпути обессиленно рухнула на живот.

– Оставь меня тут, – просипел он.

– Нет, я тебя не брошу. Мы что-нибудь придумает, даю тебе слово. Мы…

И тут словно из последних сил Вадим Георгиевич таки вцепился рукой в куртку Маши. С виду простое действие далось ему нелегко, и на мгновение он будто бы ожил, вновь обретя силы.

– Я устал, не могу больше терпеть эту боль.

Слезы таки брызнули из глаз Маши. Она взяла его окоченевшую руку и прижала к губам.