Дети белых ночей

Он улыбался, узнавая вроде бы привычные и одновременно новые для его восприятия модели грузовиков и легковушек, автобусов и прочих обитателей автомобильного мира. Юркий «москвичонок-каблук» с эмблемой почтового ведомства на борту, хлебный фургон, блестящий новой краской, апельсиновая «татра». Сколько же времени он не видел обыкновенного такси? Юноша ухмыльнулся. Средневековая Англия, битвы и погони, сухие и вязкие ветры коридоров времени – вот они, привычные картинки его новой жизни. А обыкновенный ленинградский таксомотор, набитый пестрыми цыганками так, что задние рессоры основательно просели,– для него диковинка.

Чуден, чуден белый свет.

– Сын!

Прямо на белых полосах пешеходной зебры остановилась черная «Волга». В первое мгновение Кирилл не узнал отца. Помолодевший, загорелый чуть ли не до угольной черноты, в модных импортных очках – солнцезащитных «хамелеонах» – Марков-старший больше походил на персонаж из заграничной жизни, чем на красного директора.

– Кирилл, мы задерживаем движение.– Отец обернулся через спинку своего сиденья и распахнул заднюю дверь.– Мне кажется, нам есть о чем поговорить.

Машинально отметив, что отец сменил шофера, Кирилл занял место в салоне «Волги». В машине было душно, приспущенные стекла не спасали положения.

– Мать приготовила окрошку и еще чего-то там разэтакое,– отец заговорил быстро и нарочито бодро.– Ты ведь не откажешься пообедать с нами?

Кирилл промолчал. В этой поспешной ссылке на мать, на окрошку, которую он действительно любил, проявился не прежний отец – категоричный, властный, привыкший принимать решения за других,– а новый, уставший и неуверенный в себе человек. Внутренне, как это стало ясно с первых же слов, совершенно противоположный своей «упакованной», эффектной внешности.

– Ладно, не хочешь говорить... Я понимаю. Целый год по больницам – это не шутка. Но пока мы одни...– Отец посмотрел на Кирилла через обзорное зеркало.– Ты же понимаешь, при матери разговора не получится, так вот: пока мы одни, я скажу тебе, сын, как мужчина мужчине... Так было нужно. Ты еще не совсем понимаешь правила большой жизни, но они просты – сначала думай о Родине. Вот такое, брат, самое главное правило. Потому что Родина – всегда права, даже когда и не права. Поверь, все, что произошло,– только к лучшему. Конечно, твои друзья совершенно зря устроили всю эту шумиху с западными голосами и газетами, но, как говорится... Надо жить, и мы будем жить! – Он обернулся к Кириллу. В салоне машины линзы его «хамелеонов» стали немного прозрачнее, но все равно рассмотреть выражение отцовского взгляда Кирилл не смог. Он просто отвернулся.

– Я надеюсь,– голос отца стал тверже, отдаленно напоминая прежний, категоричный и непреклонный. Но едва уловимая нота обиды, что оттенила шипящее «юссь», предательски выдала ощущаемый отцом конфуз.– Я надеюсь,– еще раз, уже громче, повторил он,– что при матери ты будешь вести себя по-человечески, без больничных закидонов?

В этот момент Кириллу стало ясно, почему отец сменил шофера и поменял стиль в одежде. Отец пытался бежать от себя прошлого; он как бы отрекался от себя как от человека, поступившего так лишь потому, что тот, прежний, директор Марков не мог поступить иначе.

В этот момент черная «Волга» судостроительного начальника остановилась перед светофором. Юноша спокойно открыл дверь и вышел из машины. Под клаксонную истерику крайнего левого ряда Кирилл добрался до тротуара и, не оборачиваясь, пошел вперед.