Дети белых ночей

Он видит, как некто, одетый как Домовой, перекинул за спину диковинный автомат с горизонтальной планкой магазина и помогает Вадиму освободить связанные руки. По их широко раскрывающимся ртам, нервным и торопливым движениям Кирилл понимает – они спешат, но куда, зачем, о чем перекрикиваются между собой эти двое – это останется неизвестным. Все покрывает шум ближнего боя. Наконец Иволгин свободен, растирает затекшие запястья и поднимает счастливо улыбающееся лицо к солнцу. Но залетная очередь вспарывает пиджак на освободителе Вадима, вырывая куски ткани и окровавленной ваты, и обладатель странного автомата кулем оседает у ног Домового.

Лицо Вадима искажается гневной гримасой, он суетливо озирается и, сняв с завалившегося на капот убитого эсэсовца автомат, начинает длинными очередями строчить, выкрикивая нечто, по-прежнему неслышное Кириллу в этой разнокалиберной какофонии. В тяжелом, подпрыгивающем и неуклюжем беге продолжающего строчить из автомата друга Кирилл внезапно обнаруживает сходство со знаменитыми бондарчуковскими кадрами, когда сам маэстро, в роли Безухова, мечется по полю брани с замковым пистолетом в руке...

И Кириллу становится спокойно. Он закрывает глаза, лицо приятно холодит свежий поток воздуха. Это ощущение – предупреждение, сигнал, знак. И он это не столько знает, сколько чувствует. Кирилл мысленно собирается и, готовый ни чему не удивляться, поднимает веки.

Они стоят лицом к лицу, Марков и Невский.

– Кирилл, ты знаешь этого человека?

– Да.

– Если сможешь, там, в вашем времени, огради его от участия в поисках, обещаешь?

– Ты уже говоришь «в вашем»?

– Сейчас речь идет не обо мне, а о твоем знакомом.

– Ему грозит опасность?

– Нет, только испытания, которых он не заслужил.

– Вадима бывает порой очень сложно вести и контролировать, он по-своему непростой и упрямый человек. Я не совсем уверен, что найду возможности и силы удержать его. Женька, со мной сейчас происходят странные вещи. Я стал другим, абсолютно другим человеком. Во всем, в каждой мелочи, в каждом ощущении я чувствую новизну и необычность, даже тело будто заново привыкает к своему существованию. Но самое удивительное – это знание, что, пока не окончатся эти изменения, мне придется избегать и сторониться общения с людьми. Дурацкое получилось объяснение, но другого нет. И если с Иволгиным у меня ничего не получится, то, сам понимаешь... – Прошу тебя, постарайся...