Дети белых ночей

По зеленому полю доски плавали нарисованные мелом колбаски с плюсами и минусами на аппетитных попках. Диполи. Несколько формул исподтишка совали им в бока математические колючки степеней и корней. В одном крупном диполе уже торчала занозой минусовая степень. Но в этом не было большой беды. Стадо тучных диполей все равно было достаточно многочисленным, чтобы не почувствовать потерю одной молекулы. Тем не менее все присутствующие в аудитории с ужасом смотрели на доску, словно увидели за рисунками и формулами доказательство близости и неотвратимости конца света или, что еще было страшнее для будущих советских инженеров, доказательство бытия Божия. В воздухе аудитории запахло электричеством. Приближалась гроза. Центр доски был безжалостно смазан сухой тряпкой. По меловой дорожке кто-то вывел уродливым, но разборчивым почерком:

Ах, лучше бы, Миронов,
Ушли вы в мир ионов...

Сам доцент Миронов, читавший второму курсу судомехаников и кораблестроителей лекции по физике, стоял тут же – между диполями и студентами. Миронов был интересным мужчиной, пользовался успехом у женщин и считал, что студенты его тоже любят. На лекции он приходил в польском пиджаке расцветки «На Варшаву падает дождь» и шейном платке малинового цвета. Он умело оживлял лекции анекдотами, не всегда приличными, но имевшими, как ни странно, отношение к изложенному материалу. Так, в этот раз перед самой переменой он ткнул указкой в два соседних диполя и рассказал анекдот, совершенно к месту, про Груню, которая ела борщ.

– Хороший у вас борщ,– сказала Груня,– аж в грудях жжет.

– Ты, сватья, сначала грудь из борща вынь,– посоветовал ей на это хозяин.

Сорвав дружный студенческий гогот, Миронов удалился на перерыв. И вот теперь он стоял перед эпиграммой, посвященной его обаятельной особе, и недоумевал. Он никак не ожидал такого грубого вмешательства лирики в его физическое пространство. Это было нарушением неприкосновенности рубежей. И вообще, как могла лирическая искра вспыхнуть в этом техническом болоте? Как неизвестный лирик смог выжить и развиться среди сопроматов и теормехов? И почему именно в него, Миронова, он ткнул свое острое перо? В самого либерального и современного из всех ливтовских преподавателей. Ткнул так точно и подло.

– Я попрошу неизвестного автора...– начал Миронов металлическим голосом, но вовремя осекся.

Нет, он действительно был неплохой мужик, и студенты, может, и не любили его, не лирики ведь, но относились к нему терпимо.

– Я оценил и лаконичность, и удачную рифму,– Миронов взял себя в руки и голос вернул себе прежний, лекционный.– Эпиграмма действительно удачная по форме, но по содержанию... На первой лекции я рассказал вам про несчастье, которое со мной приключилось, и этот неизвестный автор подленько пошутил над тем, над чем вообще-то смеяться грешно. Такт, сочувствие, благородство изменили ему, следовательно, никогда ему не стать настоящим поэтом. Я скажу больше – и настоящим инженером-судомехаником он не будет тоже!..

Студенты зашумели. Они это поняли в том смысле, что Миронов пожалуется в деканат, и беднягу-поэта вышибут из института.

– Нет, я не стану жаловаться,– продолжил лектор, чувствовавший аудиторию,– но человеку с таким подлым, ерническим сознанием никогда не стать хорошим специалистом, советским инженером. Ведь не только среди машин ему придется работать! Да он и машину понять не сможет, не то что людей! Я когда-то рассказал вам, как друзьям, коллегам, что попал в страшную аварию, когда ехал с дачи на своем автомобиле. Только отличная реакция спасла меня от верной смерти. В свое время я проходил специальный тест. Моя реакция оказалась с почти предельным коэффициентом, почти как у космонавта. Благодаря этой физической способности я сейчас стою перед вами, пытаюсь донести до вас какие-то физические знания, необходимые будущим механикам и корабелам. А этот некто жалеет, что я не погиб тогда... Мне стыдно за него и за вас.

На большой перемене подавляющая часть судомехов и корабелов спустилась в столовую, но кое-кто свернул в гардероб.

– Климов, отметь меня! – крикнул худощавый парень, одетый в свободный черный свитер с белыми ромбами на груди и вельветовые джинсы.– В случае чего Иволгин за меня крикнет.

– Нехорошо, Марков, прогуливать,– заулыбался староста группы, отличник Валера Климов, очень похожий на дореволюционного чиновника и повадками, и этой вот вкрадчивой улыбочкой.– Повезло тебе, что Миронов не стал копать, а то вылетел бы из института. Я же говорил, что Миронов – хороший мужик. Ребята рассказывают, он экзамены принимает нормально, не режет, вытягивает. А ты на него стишки такие злые...