Дети Бемби

Она навсегда останется пугливой и чужой. Порой она смертельно тосковала по лесу, мучительно жаждала свободы. Ее рана на загривке зажила, повязку сняли. Остались два шрама, еще виднелась кожа; медленно растущая шерсть закрывала рубцы.

Однажды вечером филин проснулся рано и, казалось, в хорошем настроении. Гурри осторожно подошла к сетке.

— Каким образом вы туда ходите?

— Ты хочешь, чтобы я вспомнил? — филин стал вращать глазами.

— Вы мне обещали, — скромно ответила Гурри, — я жду уже очень давно.

— Тебе хочется узнать?

— Да, — созналась она, — мне уже давно хочется узнать.

— Ну, раз уж я обещал… — рассмеялся филин, — мы ведь все-таки с тобой друзья…

Гурри откровенно призналась:

— Сначала мне было тяжело с вами. Я вас боялась, и… Она запнулась, — мне было очень страшно…

Филин встопорщил крылья, щелкнул клювом, глаза весело блеснули:

— Тебе было страшно? Так-так! Конечно, это мешало дружбе. А почему тебе было страшно?

— От вас плохо пахнет, — простодушно и откровенно ответила Гурри.

— И сейчас тоже? — захотел узнать филин.

— Конечно. Всегда.

— Этого я не знал, — пошутил он, — а я-то думал, что пахну очень хорошо.

— О нет, — Гурри улыбнулась. — Но теперь запах для меня ничего не значит, — и она быстро добавила, — теперь вы мне очень по душе.

— Иначе и быть не может. Мы ведь товарищи по несчастью.

— Так расскажите мне, — настаивала Гурри.

— Ничего хорошего, — сказал филин, — я сижу на перекладине. Он втыкает кол в землю и держит наготове свою огненную руку.

— Но вы ведь живы!

— Ах, меня Он бережет, Он пользуется мной, чтобы приманивать других.

— Кто эти другие?

— Чаще всего — вороны, потом сороки, сойки, иногда соколы, несколько раз прилетали ястребы-перепелятники и сарычи… те, кто ненавидит меня, хочет надо мной поиздеваться и даже напасть на меня.

— И Он швыряет их на землю? — угадала Гурри.

— Да! Огненной рукой Он достает почти всех. Они лежат передо мной на земле, мертвые. Так им и надо. Что я такого им сделал, за что они так яростно набрасываются на меня?

— Каким образом вы там оказываетесь?

— Он приносит меня.

— И вы не улетаете?

— Ах, с каким удовольствием я бы улетел! Но я прикован! Как только Он приходит ко мне, я уже все понимаю. Каждый раз я пытаюсь его напугать; громко щелкаю клювом, грозно выпускаю когти, распускаю перья… И все напрасно! Он меня ни капельки не боится! Он снимает с себя часть головы. Ты уже заметила. Он может разделить свою голову на две части, верно? Так вот, одну из них, верхнюю, он нахлобучивает мне на глаза. И я становлюсь слепым, беззащитным, а Его запах одурманивает меня. Он хватает меня за крылья и связывает так крепко, что я почти не могу пошевелиться. Это ужасно!

— Бедный филин!

— Какие муки приходится мне терпеть, когда потом Он засовывает меня в узкий деревянный ящик, который закидывает за плечи! Хоп!.. Во время рывка я стукаюсь головой о стенку и при каждом Его шаге качаюсь взад и вперед. Меня всегда от этого мутит. Только после того, как Он ставит, ящик на землю и дает мне подышать свежим воздухом, я прихожу в себя. А Он уже привязал меня к колышку длинной веревкой. Я этот колышек знаю, знаю также и то, что должно произойти. Это меня не очень пугает, и я почти не ощущаю запаха свободы, запаха полевок, кротов, всех лакомств, которые я мог бы добыть, если бы не был пленником. Затем Он прячется в свое укрытие в земле. Я сажусь на перекладину, и мы ждем, когда рассветет.

— А потом?

— Потом первыми появляются вороны. Они так орут, что их слышно издалека. Они умницы, эти вороны, они начеку, и обычно Ему не удается их поймать. Но тут от ненависти ко мне они дуреют. «Вот он, ночной вор, разоритель гнезд, убийца!» — кричат они. Какая чушь! Как будто они сами никогда не грабили гнезда, как будто они сами никогда не убивали! Угрожая, летают они надо мной совсем рядом. Можно подумать, что они выклюют мне глаза или разобьют голову. Но никто из них не осмеливается меня тронуть. «Бах!» — раздается гром огненной руки, и еще раз — «бах!» И снова — «бум!». Я вздрагиваю, несмотря на то, что уже привык к грому и знаю, что Он не причинит мне вреда. Но вороны, эти умные вороны, которые обычно так боятся огненной руки и всегда точно знают, идет ли Он с ней или без нее, вороны не улетают от грома, не улетают, хотя многие их товарищи мертвыми падают на землю. Они видят только меня, и просто сходят с ума от злости.

— А кто еще прилетает?