Чем больше Диана думала над этим вопросом, тем больше запутывалась и все яснее понимала, что не слишком умна, чтобы разобраться. Она закрутилась от сонма чувств и мыслей, от тесной неуютной одежды.
— Разденьтесь и поспите спокойно, — вновь предложил Сантьяго.
На этот раз девушка не стала противиться. У нее возникло стойкое ощущение, что бояться действительно нечего. Поспать же надо, очень хочется, но это невозможно в одежде.
— Отвернитесь, — решилась и, как только граф отвернулся, начала быстро разоблачаться.
Вытянулась блаженствуя на одеяле, укрылась и, улыбнувшись небу над головой, закрыла глаза. И тут же открыла, опомнившись. Уставилась на мужчину упреждающе:
— Только учите, сели вздумаете…
— Спите, Диана, — улыбнулся Сантьяго.
Глава 6
Утром Сантьяго бросал на Диану хмурые озабоченные взгляды, норовил заглянуть в глаза, но ей было не до него. Она хоть и поспала, но не выспалась и чувствовала себя отвратительно — разбитой, сваренной живьем. От взгляда на лошадь девушку мутило, от вида одежды хотелось взвыть. Но делать нечего, девушка оделась, морщась от саднящего чувства в каждой клеточке тела. Казалось, что грубая ткань натерла вчера ее кожу и за ночь она не восстановилась. Но как быть с лицом? На нем не было рубахи, но оно горело.
Диана потащилась к ручью, чтобы смыть жар с лица, но, подумав, решительно разделась и окунулась в его прохладу целиком. Стало немного легче, однако мысль что вновь придется натягивать на себя грязное из жесткой ткани, омрачала настроение. К костру Диана вернулась еще в худшем состоянии духа, чем уходила.
Сантьяго молча подал ей хлеб, мед и кипяток, и заверил, что сегодня они будут двигаться медленнее и держаться тени.
— Поблагодарю вечером, если доживу, — буркнула девушка, щедро поливая хлеб медом.
Сантьяго вздохнул:
— Я болван, Диана, вы вправе на меня сетовать.
— Воспользуюсь, но позже. Сейчас я просто хочу поесть… А что, сильно обгорела?
Мужчина виновато отвернулся. Настал черед вздохнуть девушке — вот они прелести путешествий. Если б в этом вопросе у нее был опыт, она бы знала, что можно сильно обгореть на солнце и береглась бы впредь. Если б она покидала пределы замка, она бы знала, что случается в жизни, что бывает и как это нестись весь день, изображая ветер, спать в одежде на траве, оказаться в глуши и неизвестности без единого су в кармане, не иметь смены белья, возможности принять ванну, спокойно поесть и поспать. Если б все это она узнала раньше, то больше бы ценила тот уют, которым обеспечил ее отец. И ни за что, никогда бы никуда не поехала ни на лошади, ни в повозке, ни в балдахине.
Пережить бы эту поездку.
— Вы слишком быстро взрослеете. Я не учел эту возможность, надеялся, что все самое тяжелое произойдет не по дороге…
— Сантьяго, прошу вас, просто оставьте меня в покое, — поморщилась девушка. С трудом съела хлеб и выпила воду, и застыла, с тоской поглядывая на лошадей.
— До вашего Монтрей далеко?
— Увы, да.
— Сколько дней? Пять, десять?
— Все зависит от скорости, с которой мы будем двигаться и пути, который выберем.
Девушка застонала:
— Мне кажется, я умерла еще вчера. Прошу вас, Сантьяго, давайте сегодня остановимся на каком-нибудь более менее приличном постоялом дворе.
— Это невозможно. Мы не так далеко ушли.
— Кому вздумается нас преследовать? Святой инквизиции? Уверена у нее есть дела поважнее.
— Я не так уверен, как вы, Дина, и не стану рисковать. Вам придется потерпеть еще пару дней.
— Пару дней? О чем вы? Я не знаю, выдержу ли пару часов.
— Нужно.
— Хотелось бы знать, насколько возможно. Поймите Сантьяго, я не капризничаю. Я всего лишь женщина, а не мужчина и не воин. Я не могу скакать без отдыха, спать, где и как придется, носить это, — оттопырила рукав колета.
— Понимаю, но пока у нас нет выбора.
— Ваша мнительность убьет меня, — вздохнула Диана. — Может быть, вы этого и добиваетесь?
Лицо графа потемнело. Он встал и, раскидав сапогами угли, пошел к лошадям.
— Едем, — приказал без обиняков.
Девушка взвела очи к небу:
— Мадонна, помоги.
Она лежала на холке лошади в полной прострации, и смотрела, как копыта выбивают дерн, оголяя землю, а видела совсем другое: рука с родинкой меж большим и средним пальцем, лениво держит узду. Пшеничная грива, лошадь качая головой неспешно двигается за другой, на которой сидит толстяк и, пыхтя пеняет, что-то отстающему. Тому все равно, он почти не слышит, что ему говорят — мысли заняты курносой девушкой… Адель?
А толстяк похож на отца.
Значит тот, с родинкой на руке?…
Сантьяго осторожно снял девушку с седла и положил на траву. Минута и та села, уставилась на мужчину:
— Чья это одежда? — выставила руки. — Майло?
— По чести сказать, я не спрашивал имя того проныры, что заснул под столом у ног Артего. Меня попросили помочь доставить его в комнату…
— И вы не преминули воспользоваться его сундуком.
— Каяться не буду.
— Вы знали, что будет утром.
— Подозревал.
Диана покачала головой:
— Невозможно. Каким образом?
— А каким вы узнали, чья на вас одежда?
— Не знаю, — побледнела девушка: неужели она во власти дьявола и это он играет с ней? — Это проделки нечистого.