Дети Безымянного

Но она также не давала их душам вернуться в Топь. И потому, хотя жители Подступов и гордились благодатью Ангела, многие из них отказались переходить в лоно церкви. Тасенда понимала их. Зеленштайн был изумительным благом — но он напоминал подаренного вола, когда у тебя нет телеги, чтобы тащить её, или поля, чтобы пахать. Сама она была благодарна за это сокровище, и вместе с тем от него ей почему-то становилось не по себе.

Она и представить не могла, что столь ценную вещь будут прятать в катакомбах. Ром вёл её вниз по узкой винтовой лестнице, высвечивая фонарём древние камни, истёртые не ветром или дождём, но ногами людей, изо дня в день проходивших здесь бесконечной вереницей. Воздух стал холодным, сырым, и вскоре они вступили в царство корней, земляных червей и прочих незрячих тварей. На самом дне не оказалось никакой двери — лишь странное каменное панно, изображающее летящих ангелов.

Ром надавил на определённый участок камня, — маленькую выпуклость, замаскированную под голову ангела, — и тот погрузился в толщу. Какой-то древний механизм отодвинул камень в сторону, открыв проход. Его нельзя было считать настоящей преградой, — любой, потратив достаточно времени, наверняка нашёл бы часть, на которую нужно нажимать, — но он служил напоминанием. Даже в столь священном месте, хранилище артефакта, предназначенного усмирять духов, было разумно отгородиться от своих мертвецов запертой дверью.

Они прошли через отверстие и оказались в катакомбах — существовавших задолго до приората в его нынешнем виде. Тасенда ожидала увидеть черепа, но её взору предстала лишь сеть узких коридоров. Стены были выложены рядами неровных шестиугольных камней, около трёх ладоней в ширину. Многие из них несли на себе символ Безымянного Ангела.

— Никаких костей? — удивлённо спросила она, когда Ром повёл её направо.

— Не-а, — отозвался он. — Здесь не любят выставлять мёртвые тела напоказ. Эти люди заслужили покой, а не любопытные взгляды зевак. Те камни на стенах можно вынуть, и за каждым будет длинное углубление, выдолбленное в стене. Мы кладём тело на доску, заталкиваем внутрь и запечатываем.

Тасенда молча кивнула, следуя за ним.

— Здесь просто уйма места, — продолжил Ром. — Тот, кто построил эти катакомбы, позаботился, чтобы мертвецам здесь было просторно. Но твои люди нечасто соглашаются быть похороненными здесь, как подобает.

— Мы..., — но что она могла ответить? Это было чистой правдой. — Топь — наше наследие. Мне жаль.

— Твои люди, — сказал он, — мечутся между двумя религиями. Я думаю, вы пытаетесь исповедовать сразу обе. Терпите священников, когда те наведываются к вам, но потом всё равно отдаёте вашу истинную преданность Топи. Знаю, приорессе это не по душе, но кто я такой, чтобы в чём-то вас упрекать? Можно сказать, я и сам поклонялся двум богам. Большую часть жизни меня вело упоение охотой — а вовсе никакая не добродетель.

Он провёл её по изогнутому туннелю, затем прикоснулся ладонью к изображению, выгравированному на одной из гробниц. Воздетые крылья, символ Безымянного Ангела. Такой же сейчас висел на запястье Тасенды, прямо над зажатой в руке виолой.

— Я слышал об этой вашей Топи, — заметил Ром, — ещё до того, как попал сюда. Так что был готов к ней. Но Безымянный Ангел... знаешь, многие местные священники с большей охотой носят его символ, чем символ церкви.

— Авацина — наш архангел… то есть, была им, — принялась оправдываться Тасенда. — Она повелевала целыми сонмами других ангелов. Это её церковь… была её, но она всегда казалась каким-то далёким, недосягаемым божеством. Здешним верующим, вроде моей сестры, хотелось иметь своего ангела.

— Ты не так поняла, — усмехнулся Ром. — Я был очень рад узнать об этом. После предательства Авацины услышать весть о другом ангеле, который по-прежнему любит людей... в общем, это дало мне надежду. Надежду на то, что даже такой заскорузлый охотник, как я, чьи руки по локоть в крови, может обрести мир и покой.

Почему-то уголки его губ печально опустились, когда он произнёс последнюю фразу, но он тут же тряхнул головой и повёл её по одному из многочисленных путей, разбегающихся во все стороны. Он не соврал — здесь и правда было много места. Тасенда всегда представляла себе несколько маленьких душных склепов, а не эту бесконечную паутину коридоров. В конце концов они вышли в небольшой каменный зал с мягкими скамейками по стенам.

И здесь был он, сам Зеленштайн: белоснежный камень, похожий на большое гусиное яйцо, венчал собой постамент в центре зала. Ром закрыл шторку на своём фонаре, давая ей убедиться, что камень сияет собственным слабым светом. Зыбкое клубящееся свечение напоминало масляные разводы на поверхности воды. Они чинно вращались и плыли, словно Зеленштайн был наполнен разными переливающимися жидкостями, беспрестанно текущими по кругу.

У Тасенды перехватило дыхание. Это было прекрасно.

— Говорят, он становится ярче всякий раз, когда новый житель Подступов приходит в церковь, — сказал Ром.

— Можно мне… потрогать его?