Дети богини Дану

Надежда эта слабела с каждым днём и превратилась почти что в ничто, когда среди шахтёров началась эпидемия. Риган не знал, откуда могла взяться болезнь, когда за всё время, что он провёл здесь, в его пещере не появлялось новичков. Соль тоже вряд ли могла как–то повлиять на болезнь, оставалось предположить, что болезнь пришла в шахту вместе с едой — и Риган перестал есть.

Один за другим смолкали кирки вокруг. Охранники, проходившие по точкам добычи руды по утрам и вечерам, то и дело перешёптывались о новых мертвецах.

Поняв, что происходит, один из шахтёров предложил другим по утрам переводить перекличку, чтобы знать, кто ещё жив. Риган не понимал, зачем это всё, но спорить не видел смысла и отзывался каждый раз. Впрочем, каждое утро он сам слышал всё меньше голосов.

Смерть была неизбежна — он знал это с тех самых пор, как попал в шахту. Но теперь она особенно пугала.

Трупы оставались лежать там, где были прикованы. Соль не давала им разлагаться слишком быстро, и всё же с каждым днем пещеру понемногу наполнял смрад.

Наконец как–то вечером вместе с охранниками в пещеру пришла жрица. С ног до головы она была укутана в коричневую ткань.

Она разговаривала с шахтёрами, расспрашивала их о чём–то, и в полумраке пещеры Риган невольно следил за плавными движениями её накидки, от вида которых тянуло в груди.

Наконец охранники и жрица подошли к нему.

— Ты плохо ешь? — спросила жрица, опускаясь на колени рядом с Риганом. Пальцами она подцепила его подбородок и повернула в сторону, будто высматривая на шее какие–то следы.

Всего на секунду лицо её оказалось достаточно близко, и свет факелов упал так удачно, что в проёме капюшона, укрывавшего голову жрицы, Ригану почудилось знакомое, пронзительно красивое и до боли любимое лицо.

— Да, — тихо сказал Риган, а про себя подумал, что, наверное, сходит с ума. Но руки жрицы так нежно касались его щеки, что он готов был поверить, что всё происходящее — просто предсмертный сон.

— Ешь лучше, — так же тихо напутствовала его жрица, — тебе предстоит далёкий путь.

Риган едва не расхохотался, но вместо смеха из горла вырвался переходящий в кашель хрип.

— Зараза в еде, — сказал он уверенно.

— Само собой, — согласилась жрица и чуть сдвинула капюшон. Сердце Ригана забилось как бешеное. Теперь он был абсолютно уверен, что на корточках перед ним сидит Сенамотис. — Ты болен. Тебе уже не помочь. Я дам тебе отвар. Выпьешь его — и боль прекратится. Ты уснёшь, а проснёшься уже на небесах.

Сердце Ригана забилось ещё сильней.

— Они бросят меня гнить тут, — прошипел Риган, покосившись на охрану. Он начинал понимать, что задумала Сенамотис.

Ничего не ответив, девушка достала из складок одежды кувшин и небольшую глиняную чарку. Наполнила её и протянула Ригану. Тот поколебался секунду, но затем осушил её до дна.

— Пей ещё, — Сенамотис наполнила чарку ещё раз — и ещё. — Теперь всё будет хорошо.

Она встала и, обращаясь уже к охранникам, произнесла со вздохом:

— Этот человек скоро умрёт. Моё лекарство может только облегчить боль.

— Одного мы переживём, — поморщился воин, стоявший рядом с ней. — Как быть с остальными? Они мрут один за другим.

— Дело в мёртвых телах. Зараза распространяется от них. Убирайте тела и хороните — тогда всё будет хорошо.

Охранники переглянулись, и один из них пожал плечами.

— Как скажешь, — с сомнением произнёс он.

Вместе с охранниками жрица закончила обход, а вечером приказали вынести бесчувственные тела, но Риган уже не увидел этого — раньше, чем прошла половина дня, его стал бить озноб. Кирка, мелькавшая перед глазами, расплывалась, и руки с трудом держали её.

Он потерял сознание, и когда темнота уже почти обступила его со всех сторон, испытал последний приступ любопытства: «Что же это был за отвар?» — промелькнуло у Ригана в голове. Но ответа он себе так и не дал.

Глава 31

Очнувшись, Риган обнаружил, что голова его лежит на чём–то мягком, и сразу потерял всякое желание просыпаться. Если это был сон, то он абсолютно точно не хотел, чтобы этот сон проходил.

Риган долго лежал так, предчувствуя, что вот–вот что–то случится, появятся охранники и его пинками поднимут на ноги, но ничего не происходило. Вокруг царила тишина, а в какой–то момент ему даже показалось, что он слышит щебет птиц. Тепло касалось его лица, и в воздухе пахло молодой листвой.

Он всё–таки повернул голову, надеясь, что это маленькое движение не прогонит сон, и тут же, окончательно теряя связь с реальностью, ощутил, как лба его касается мягкая ладонь.

— Как ты? — прозвучал чей–то голос совсем рядом, и Риган не сразу узнал Сенамотис, потому что та никогда не говорила с ним так.

С Риганом вообще никто и никогда, сколько он себя помнил, не говорил так. Все ждали от него чего–то — требовали или молили, но никто и никогда не спрашивал его о том, что творится внутри него.

Риган осторожно приподнял веки.

Сенамотис сидела в окружении лесной зелени. Она казалась живой, как никогда, и в зелёных глазах её тлел огонёк заботы.