Дети богини Кали

— Да бери всю, — Саймон решительно подвинул тарелку в сторону товарища, — я всё равно никогда не могу её доесть…

Глядя на то, как Фич, прикрывая от удовольствия глаза, вслед за положенной ему порцией лёгкого диетического десерта уминает ароматную сдобную булочку, Саймон испытал одновременно жалостливое умиление и чувство вины — ведь по сути это медвежья услуга, отдавать десерт, порции в Норде рассчитаны для каждого по количеству необходимых белков, жиров, углеводов, калорийности, содержанию витаминов и минералов… Булочка с большой вероятностью могла навредить Фичу, но он ел её с таким упоением, что Саймон оставил свои сомнения. Пусть. Сам он почти никогда не доедал всего; иногда ему действительно не хотелось, а порой он вспоминал своего названного брата — однажды в обед Саймон, стоя в очереди по обыкновению позади, услышал, как Малколм вполголоса говорил стоящему рядом приятелю-ровеснику, что если юноши с детства много едят, то они грубеют и раздаются в кости, а это, как известно, не способствует успеху у противоположного пола.

— Они любят хрупких, понимаешь, худеньких, как тростинки… Все парни, которые в рекламе снимаются и в кино именно такие, — вдохновенно шептал он, — хуже всего для тела всякие мясные блюда, там много белка, от них растут мускулы…

И Малколм ел очень мало. Суп он всегда отставлял в сторону, если был очень голоден, то съедал целиком салат и гарнир, но самую сытную часть второго — котлеты, сосиски или тушеное мясо всегда оставлял на тарелке или кому-нибудь отдавал. И, наверное, поэтому, а может, просто повезло с генами, Малколм был тоненький, как стебелек, легкий — любая девчонка, наверное, даже хиленькая, вроде Онки Сакайо, смогла бы поднять его на руки, у него практически отсутствовали мышцы и почти не росли волосы на ногах. Впрочем, он всё равно брился каждый вечер в душе, тщательно следя, чтоб кожа во всех видимых местах оставалась нежной и гладкой.

Саймон вздохнул.

— Спасибо, — пробормотал Фич, дожевывая булку, — ты настоящий друг.

Онки Сакайо оказалась единственной, кому Малколм подробно пересказал события ночи, проведенной за пределами Норда, и его немного обидело, что она не особенно впечатлилась образом девушки в черном костюме, главным персонажем для него самого, а расспрашивала больше об Афине Тьюри:

— Какая она?

— Мне было немного страшно, когда она на меня смотрела.

— Это всегда так, если имеешь дело с чем-то гораздо более значительным, чем ты сам, во много раз тебя превосходящим…

— Ты её поклонница?

Онки помотала головой.

— Ни в коем случае.

Они шли вдоль ограждения футбольного поля к пустырю, на котором росло то самое дерево, которое Малколм посадил с Саймоном.

— А зачем ты вообще решил встретиться с нею?

— Сам не знаю. Меня посетило такое чувство, что всё прежнее больше не сможет ничему меня научить, не произойдет ничего удивительного; будет продолжаться изо дня в день одно и то же, а я буду, вращаясь в этом колесе повторяющихся событий как белка, в действительности оставаться на одном месте.

— Странно, что ты, неуч, так хорошо умеешь выражать свои мысли. Меня тоже иногда посещает подобное чувство, тебе удалось довольно точно его описать, — Онки, разбежавшись, поднялась на небольшой крутой холмик и глядя на Малколма сверху-вниз, добавила, — эффект перерастания собственной жизни. Приходит время, и нужно непременно что-то менять. Иногда даже очень круто.

Он улыбнулся своеобразному комплименту. Ему не приходило в голову обижаться на Онки, он принимал её высокомерие как неотъемлемую часть её сложной натуры, наряду со вспыльчивостью и максимализмом — все вкупе не лишено было определенного обаяния.

Она спрыгнула с холмика, и они снова оказались вровень.

— Это твое первое самостоятельное решение, — признала Онки, повернувшись к нему, — я тебя уважаю.

Он грустно усмехнулся.

— Зато теперь меня не уважают все остальные.

Онки махнула рукой так, будто отгоняла назойливую муху.

— Ерунда! Расскажи мне ещё что-нибудь об этой женщине… Сколько ей лет? Ходят слухи, что она уже очень старая, и внешний вид поддерживает только благодаря своим чудо-таблеткам…

Малколм задумался.

— Я не знаю… Мы не разговаривали на такие темы, чтобы я мог определить её возраст…

— Она не поминала случайно в разговоре, скажем, какое-нибудь историческое событие из прошлого, которому была свидетелем?

Малколм смутился.

— Нет. Мы не слишком долго говорили…

Онки нахмурилась.

— А по тому, как она выглядит… ну… сам понимаешь… без одежды… сколько ей можно дать? Ты ведь не станешь мне липу гнать, что между вам ничего такого не было?

Девчонка смотрела на Малколма прямо и просто, без всякого смущения. Ею двигало лишь беспринципное детское любопытство.

— Всё происходило в темноте; я не знаю, она ли подстроила это, чтобы скрыть свою старость, или так случайно вышло, я почти не смотрел на неё… — тихо сказал Малколм.

Онки шла опустив голову.

— И тебе нисколечки не было противно? — выдала она, круто повернувшись и взглянув на него.