Дети богов

Дом оказался неказист – всего два этажа, выкрашенных облупившихся зеленой краской – зато сложен из крепких бревен. Хозяин принял меня в беседке, в саду. Здесь уже был накрыт стол, где традиционно зеленели свежие и подмаргивали соленые огурчики, между пучками лука рассыпались бордовые грузинские помидоры, а рядом нашлась и буженина, и сыр козий со слезой, и народная колбаска, и колбаска совсем не народная, и икра в хрустальных розетках. Молчаливый буфетчик – хотя, может, и ординарец – принес запотевшие с холода графины с водкой и так же беззвучно растворился в сумерках.

Водку разливал сам хозяин. Вместо правой кисти у него чернела кожаная перчатка протеза. Впрочем, перчаткой этой он орудовал довольно ловко, умащивая между пальцами наполненную стопку.

– Ну, за здоровье дорогого гостя! – провозгласил Афанасьич.

– За него.

Выпили. Конечно, до той браги, что гонят из костей почивших гримтурсов в родных моих подземных чертогах, апперетивчик не дотягивал, но вообще хорошая водка, финская. Закусили.

– Что это у вас с рукой? – спросил я. – Боевые раны?

– Да нет. Не поверите, со зверюгой одной не поладили.

– Крупная же была зверюга.

– Да уж не маленькая.

– Не боитесь вот так, на отшибе? – поинтересовался я, оглядываясь (или, скорее, приглядываясь).

В саду было хорошо. Не жарко, но и не слишком прохладно. От грядок тянуло сыростью и землей, тонко пахли астры. Под потолком беседки в свете галогенных фонариков вилась поздняя, не успокоившаяся к сентябрю мошкара. За оградой вздыхал лес, и отсюда видны были темные кроны сосен, поглаживаемые ветром. Нили, которого я уговорил остаться в машине, из машины все же выбрался и сейчас нагло торчал под толстой елью в десяти саженях от беседки.

– А чего бояться? – крякнул полковник, махнувший уже третью стопку. – Живем однова. Да вы пейте, пейте. И закусывайте. Только для горячего место оставьте.

И так полковнику, невысокому, но крепкому, коренастому, с крепкой же лысиной и кавалерийскими усами все это шло, что можно было подумать – не ФСБэшная крыса передо мной сидит, а хлебосольный русский помещик, какой-нибудь Мефодий Сельянинович Зябликов, прямо сейчас готовый уступить по дешевке дюжину мертвых душ. Впрочем, я был достаточно взрослым, чтобы понимать – крыса останется крысой и с огурчиками и с водкой, а собственная мертвая душа хозяину еще пригодится на этом их Страшном Суде.

– Закормили, – проворчал я, когда давешний ординарец приволок блюдо с шашлыками в обрамлении петрушечных и укропных зарослей.

– Дорогому гостю не пожалеем, что в погребах имеем, – радостно срифмовал хозяин.

Знаю я, что там у вас в погребах – как бы не предыдущие дорогие гости. Впрочем, мой визит крысюку и впрямь встанет дорого.

– Что там у вас за петрушка в ведомстве? – недовольно спросил я, зажевывая духовитый петрушечный стебель.

Афанасьич сокрушенно покачал лысой башкой.

– Кадровые перестановки, то да се. Старая метла совсем не то мела, чего надо бы.

– А чего надо?

– Надо нам… Шашлыка-то возьмите еще, мясо свежее, мой Нуриев сам утром барашка резал.

Я отодвинул тарелку и, обтерев пальцы салфеткой, сцепил их в замок. Хозяин вздохнул.

– Надо бы нам с вами работать. Налаживать, так сказать, плодотворные и взаимовыгодные контакты.

– Взаимовыгодные?

Я задрал бровь. Их-то выгода была более чем очевидна – в нашем холдинге крутилось столько, что хватило бы на покупку Москвы со всей областью впридачу. И еще осталось бы на Питер и парочку мелких европейских стран. Не говоря уже о том, с какой эффективностью наши разведчики обнаруживали новые месторождения. А вот в чем тут моя выгода…

– Взаимовыгодные, да. Мы всегда рады иностранным инвесторам. Как у вас сейчас с налогами дела обстоят?

Я хмыкнул.

– Отлично обстоят у нас дела с налогами.

– Это пока отлично, а власть сменится – кто знает.

– С чего бы это ей меняться?

Полковник, кажется, сообразил, что сболтнул лишнее, потому что решительно утерся салфеткой и сменил тему.

– Я слышал, – добродушно повел он, снова разливая водку, – вы старинными артефактами интересуетесь?

Словечко «артефакты» далось ему с трудом, будто он долго заучивал его по бумажке. Даже более того, чудилось, что подозревает полковник в словечке нехорошее, допустим, старинное шведское ругательство, потому как промелькнуло в его голосе что-то неодобрительное. Ходят тут всякие, артефактами интересуются. А лучше бы уголек в шахте рубили во славу нашей гостеприимной родины.

Угадал я мысли полковника или нет, в сущности, было неважно.

– Не артефактами, – поправил я. – Одним артефактом. Но я, дорогой мой Матвей Афанасьевич, уже давно отчаялся и поиски прекратил.