Дети богов

– Любая власть, Мастер Ингве, следует двум простым принципам: купить или убить. На Западе покупательный принцип берет верх, причем лишь потому, что здесь принято платить долги: соответственно, организации, долги не платящие, через некоторое время обнаруживают, что им не на что покупать орудия убийства. И тогда убивают их. В России же, которая, как известно, наследует Риму, заново открыли великое правило Суллы Счастливого, развитое впоследствии Августом: если убить тех, кому должен, и отобрать их деньги, то можно и рыбку съесть, и на электрический стул не сесть. Может, поэтому у вас там и нет электрических стульев…

Ингри сморщил нос и мелко захихикал, будто отвесил невесть какой каламбур. Я кисло ухмыльнулся.

– Все это, безусловно, занимательно…

Если дать Ингри волю, он будет излагать свои геополитические выкладки часами.

– Все это, говорю, интересно и поучительно, друг мой Амос, но, если следовать твоей логике, я поступил ровно так, как предписано здешними обычаями.

– Именно! Именно это ты, Мастер Ингве, и сделал. Ты позволил силовикам твоими руками избавиться от неугодного им банкира, а сам улегся под этого… как бишь там… Афанасьевича. Ведь тот, кого он с твоего согласия назначил, наверняка будет больше отстегивать правильным людям, то есть касьяновским выкормышам, и драть в три шкуры с неправильных, то есть с нас. Погоди, мы еще доживем до того момента, когда придется платить за возможность перестраивать дедами прорытые шахты под их убыточные говноразработки. Неужели ты не понимаешь, что единственный козырь Свартальфхейма – в нашей чуждой человеку природе? Ни запугать, ни купить свартальвов невозможно, и смертные должны это понимать…

– И когда поймут окончательно, решат, что всяко легче и доходней от нас попросту избавиться – так, что ли? И вообще, с чего это ты так разошелся, друг? Покушались, в конце-то концов, не на тебя – не ты в консервной банке торчал под обстрелом посреди бела дня…

– Под обстрелом? Покушались? Не смеши меня, Ингве. Разве так покушаются? По-настоящему покушаются в темной подворотне, в офисе, в квартире любовницы, наконец. А не в центре Москвы, в трех шагах от Кремля. Тебя просто хотели слегка припугнуть и намекнуть, кто здесь главный – и у них это отлично получилось.

Порой мне кажется, что Ингри слишком много времени провел среди людей – вон даже имя сменил – и это плохо сказалось на его умственных способностях. Печальное зрелище – бессмертный, подражающий человеку. Мы не слишком отличаемся внешне, однако внутри сделаны из совершенно разных материалов. Люди во всем подобны глине, которая так часто фигурирует в их мифах о творении. Недосушишь – разлезется под пальцами, перегреешь – растрескается. Из-за малого срока жизни душа их настолько пластична и подвержена изменениям, что достаточно и легкого давления. Поэтому однажды купленный человек всю жизнь будет продаваться, а однажды убивший останется убийцей. Мы, свартальвы, подобны породившему нас камню. Камень может обуглиться и оплавиться снаружи, камень можно раскрошить в песок, но кристаллы, из которых состоит порода, остаются все теми же – пройдись по ним хоть паровым молотом. Очень сложно разрушить кристалл. Поэтому мы можем сколько угодно продаваться и убивать, можем стать лососем, древесным корнем или женщиной, можем тысячу лет просидеть под землей, доить коров и рожать детей – суть наша от этого не изменится.

Так-то оно так, однако, прогуляв по свету без малого шесть сотен лет, поневоле заметишь: даже чистейшие кристаллы кварца подлюка-жизнь ухитряется вмять в свои сплавы…

– Протри глаза, экономист. Ну, потеряем мы на этом деле процентов десять…

– И ты так спокойно об этом говоришь? – ахнул Ингри по другую сторону экрана.

Нет, определенно, блеск златого тельца помутил разум моего советника.

– Кончай считать гроши, жмот, и взгляни на общую картину. Напряги свои пресловутые аналитические способности, за которые ты, между прочим, и получил место в правлении компании. Меня вызывают в Москву, якобы на срочное совещание в связи с падением прибыльности разработок. Тут мне устраивают бесталанное покушение, так?

– Так.

– Затем непосредственно покушавшийся, неплохо, кстати, осведомленный о моей пресловутой вспыльчивости – взять хоть бедного Карла – сам объявляется, приглашает меня в гости, заводит речи о незначительных кадровых перестановках в московском представительстве… Не кажется ли тебе, что овчинка выделки не стоит?

– Не понимаю.

– Это потому, что ты не ушами слушал, а кошельком. Послушай еще раз.

Почему-то я чувствовал себя неуютно в деревянных домах. Понимал, что сказывается старое, давно изжившее себя предубеждение, что честное дерево ничуть не хуже камня, а тем более – стекла, бетона и прогнившей арматуры современных построек, однако вот ведь – голос крови. Почему-то казалось, что коварная древесина так и норовит вспыхнуть, стоит лишь поднести к ней спичку.