Дети Брагги

— Никто не может стать истинным государем, пока не будет помазан святым миром, как были миропомазаны Саул или Давид, — продолжал разглагольствовать епископ. — И лишь матерь наша, святая Церковь, обладает данным ей Господом правом утверждать королей.

— Уж не забыл ли ты историю собственной страны, святой отец, — недобро усмехнулся Вильяльм. — Разве не ваш папа римский преклонил колени перед Карлом Великим? Или понадобилось миропомазание моему отцу, основавшему герцогство на берегах Ванделлы?

— У герцога Ролло было два сына, — парировал епископ, но увидев, как темнеют глаза молодого герцога, что бывало всякий раз, когда при Вильяльме упоминали Рикара, поспешил смягчить отповедь: — Впрочем, для его святейшества это вопрос решенный. Разве не тебе оказана была высочайшая милость? Разве не тебя он послал на этот всеблагой подвиг, достойный воистину христианского государя? И хотя мать наша, святая Церковь, предписывает прощать врагам нашим, долг чтущего своего отца сына вернуть утраченное им. Земли деда твоего и владения дяди, которые, если мне не изменяет память, лежали на Оркнейских островах, попали после их смерти в руки Харфарга. Того самого Харфарга, который изгнал твоего отца.

Вильяльм задумчиво кивнул. Его самого мало волновали сомнительные права на далекие земли. Еще до рождения Вильяльма датский викинг Хрольв, завоевав себе герцогство на землях франков, сменил имя на Ролло, более близкое его подданным. И все же, затаив злобу на Харфарга, который потребовал от Горма Старого, тогдашнего датского короля, выгнать Хрольва, сына ярла Ренгвальда, за Данвирк, он редко рассказывал о днях своей юности. Старший сын его предпочел бы остаться дома, приглядываясь к плодородным землям восточной Ванделлы. Однако посланцы сыновей Альфреда Великого на удивление быстро сговорились с церковниками. Где лестью, где посулами умасливали они заскучавших норманнских ратников, сыновей и внуков осевших воинов Хрольва Пешехода. Напоминали о долге пред отцами, пугали угрозами викингских набегов.

— Того самого Харфарга, который изгнал твоего отца, — вновь прервал размышления Вильяльма голос епископа.

— Едва ли я назвал бы это изгнанием, ведь в поход за отцом отправилась не одна тысяча воинов. Что тебе? — обернулся Вильяльм к застывшему в немом ожидании у его плеча кравчему.

— Жаль, что выступили они не морем, за что и прозван был предводитель этого воинства Пешеходом, — не преминул уколоть епископ, напоминая о слухах, что будто бы герцог Ролло страдал морской болезнью.

— Там у дверей отирается какой-то старик, по виду воин. Просит дозволения взглянуть на вождя Христовой рати, — переждав слова епископа, ответил кравчий.

— Гоните его в шею, — пьяно буркнул руанский епископ.

— Впустить, — одновременно с ним бросил Вильяльм, а потом, будто бы осознав свою ошибку, обернулся к епископу: — Церковь ведь учит нас милосердию к немощным и убогим, святой отец.

— Если ты желаешь кормить бродяг, герцог, мог бы делать это и на кухне, продолжал ворчать епископ, но вдруг умолк.

Вошедший был высок ростом, широк в плечах, и в прошлые времена этот достойный витязь участвовал, видно, не в одном славном сражении. Сейчас согбенные плечи окутывал голубой плащ с меховой оторочкой. Старик опирался на тяжелую длинную палку со стальным набалдашником, и Вильяльму на миг показалось, что в руке у него копье.

Епископ Руанский Адальберон с трудом сдерживал гнев. Вот уже дважды он, пользуясь правом старшего, напоминал молодому герцогу, что негоже засиживаться за пиром столь долго, и дважды уже юный наглец, ответив на его назидания вежливой улыбкой, возвращался к разговору с этим одноглазым стариком, у которого вместо ножа или меча свисало с наборного пояса точило. Впрочем, признавался самому себе Адальберон, который на самом-то деле был человеком весьма неглупым и скорее даже хитрым, не его дело нянчиться с этим русоволосым молодцом, без труда побеждавшим на турнирах лучших из франкских витязей. Сердило епископа то, сколько внимания уделяет норманнский герцог этому невесть откуда взявшемуся одноглазому. За недели вынужденного бездействия на острове сын Ролло все больше ускользал из-под его отеческого влияния.

Наконец, к вящей радости Адальберона, герцог поднялся от стола и направился к двери в опочивальню. На пороге Вильяльм обернулся, глянул на еще сидевшего на скамеечке у верхнего стола старика и — тут лицо епископа омрачилось — знаком приказал ему следовать за собой.

— Так кто такой был Эгвальд, в честь которого, как мне говорили, назван этот островок? — донеслось напоследок до Адальберона — и дверь закрылась.

На следующее утро в пиршественной зале — теперь уже прибранной и ожидающей нового веселья — руанский епископ никакого одноглазого старика не обнаружил. Не оказалось его и в герцогской опочивальне, и на кухне, и в пристройках для прислуги, так что на вопрос юного норманна священник с чистым сердцем смог ответить, что проклятый старик исчез, будто его и не бывало вовсе. Герцог в ответ лишь разочарованно пожал плечами и приказал подавать завтрак.