Дети Бронштейна

В порядке исключения мы ехали не вместе. Марта обещала подружке, живущей в пригороде, завезти книжку, поэтому мы и решили встретиться прямо возле домика. Я отправился загодя, то ли от нетерпения, то ли в надежде, что она окажется там раньше времени. Любовь обычно пробуждала в нас голод, так что с собой я прихватил пакет с бутербродами. На электричке доехать до Эркнера, потом на автобусе до Ной-Циттау, а потом двадцать минут пешком через лес.

Отец купил этот домик, когда я только родился и мама еще была жива. В деньгах он, похоже, тогда просто купался. Сам-то домик стоил недорого, но вот ремонт явно обошелся в целое состояние: у крыши водосточные желоба из чистой меди, поскольку жесть все равно не достанешь, из четырех комнат три обшиты буком, и в каждой теплые полы. Марта, когда вошла сюда в первый раз, была так поражена, что напрочь забыла про меня.

Он никогда мне не рассказывал, как достиг такого богатства, давно уже растраченного, но из разных обмолвок, по неосторожности вырывавшихся у него в прошедшие годы, я составил себе некую картину. Вскоре после войны он, как видно, стал спекулянтом, но только не из этих парней с поднятыми воротниками пальто, которые торговали вещичками на черном рынке или в полутемных подъездах, — о, нет. Похоже, он устраивал дела между Восточной и Западной зонами. Скупал товары, которые западным торговцам не разрешалось поставлять на Восток, и переправлял через границу — например, сталь. Раз-другой он произнес: «Нет, дорогой, не всегда был такой порядок, как теперь». А однажды, когда я попросил отца прийти в школу, чтобы он на уроке истории рассказал про первые послевоенные годы как живой свидетель, он отвернулся к шкафу на кухне и вздохнул: «Ну вот, ты уж совсем рассудок потерял».

Особенность здешнего леса состояла в том, что он благоухал грибами, будто тут навалом сморчков и лисичек, хотя сроду ни грибочка не найдешь. Навстречу то и дело попадались, особенно по выходным дням, вконец разочаровавшиеся люди с пустыми корзинками, кухонными ножиками.

Еще не дойдя до домика, я понял, что день пропал: перед входом в домик стоял отвратительно желтый автомобиль Гордона Кварта, отцовского друга. Непонятно было, отчего отец умолчал о его визите, а зато сослался на мои экзамены. Показываться не следовало, ведь Кварт, разумеется, сообщит об этом отцу. А тут уж рукой подать и до вопроса, зачем мне понадобилось без ключа болтаться возле домика. Так что надо бы спокойно пойти навстречу Марте, ругаясь на отца и размышляя, что теперь делать с испорченным воскресеньем. Бутерброды я выбросил в лесу.

Не пройдя и десяти шагов, я все-таки решил вернуться. Подошел к стене домика и прислушался. Во-первых, Марта могла уже явиться и, ничего не подозревая, дожидаться меня внутри. Во- вторых, не исключалось, что Кварт прибыл ненадолго и вот-вот уберется.

Под любимым моим окошком, из которого стволы сосен кажутся плотным дощатым забором, я прижался ухом к стене, пытаясь не обращать внимания на лесные шорохи. Несколько секунд спустя я услышал легкий вскрик, но ничего пугающего в нем не было. Я, понятно, улыбнулся и подумал: ага, Кварт! Ведь вскрик, мне показалось, из тех, что люди издают в любовных играх, а Кварт едва ли моложе моего отца, думаю, ему около шестидесяти.

Потом крик прозвучал снова, чуть громче, и тут уж в нем не было никакой нежности, скорее боль. Тогда я до смерти испугался, ведь внутри нашего домика, как оказалось, происходит нечто непонятное. Взволнованный чужой голос что-то прокричал. Я достал из кармана ключ, отворил дверь и вошел в темную переднюю. Движение происходило в большой комнате, но дверь туда закрыта. Да уж, в такой ситуации дверь не распахнешь и не крикнешь: «Что здесь происходит?!» Я спрятался в угол за платяным шкафом, единственным предметом мебели в передней, и испугался снова: пахло мочой.

Я было решился рассказать отцу об этом чудовищном происшествии, пусть даже тем самым я признаюсь, что нарушил его доверие. А спустя несколько секунд подумал, что если уж я действительно готов на такое, то отчего же немедленно не призвать Кварта к ответу. Ведь он, этот распутник, разводит грязь в нашем чудесном домике, так что теперь неделю придется проветривать, чтобы не тошнило!

Затем я услышал голос отца:

— Можем мы, наконец, продолжить?

Вот оно, самое страшное: отец — за дверью. Ответом был стон, тихий и протяжный, будто кто- то пытался попасть в сложную тональность.

Незнакомый мне мужской голос произнес:

— Дай ему немного времени.

Отец возразил, громко и с упреком:

— Времени у него было достаточно.

Должно быть, их в комнате четверо: мой отец,

пока что безмолвный Кварт, незнакомый голос и, наконец, тот самый человек, к кому они обращаются. Не может же быть, что так стонет Гордон Кварт.

Отец сказал:

— Итак, в последний раз: вы будете говорить дальше?

— Что же вы хотите услышать? — робко переспросил кто-то.

Первый незнакомый голос:

— Сколько всего было людей?

Ответ:

— Восемь или девять. Я ведь уже говорил.

— Будете отвечать столько раз, сколько вас спросят.

— Значит, восемь? — уточнил отец. — Или девять?