Дети Бронштейна

— Восемь, — последовал ответ после паузы.

— Кто подбирал этих людей?

— Этого я не знаю.

Послышался звук, явно звук удара, глухой удар в спину или в грудь, о чем догадаться можно было по раздавшемуся стону. Бог ты мой, кто там кого бьет, отец в жизни меня не тронул. А кто жертва? Несколько старикашек, явно утратив разум, прикидываются персонажами кошмарного сна. Схватили кого-то силком, допрашивают и не довольны ответом, это уж ясно.

Гордон Кварт вышел из ванной комнаты, то есть нет, из кухни: шкаф стоял не с той стороны, Кварт сразу меня увидел и вытаращил глаза от возмущения:

— А ты что здесь делаешь?

— Что делаю? — ответил я так нагло, как только мог. — Это ведь и мой дом тоже.

Но он, не вступая в остроумные пререкания, крикнул:

— Арно!

Надежда, что в комнате окажется человек, чей голос разительно схож с голосом моего отца, испарилась. Смысла не было бежать, сбив Кварта с ног, тут уж стоило его только прикончить.

Отец открыл дверь комнаты. Взглянул на Кварта, ведь я так и стоял в укрытии, отец меня почти не различал. Вид у него был утомленный и угрюмый. Угол комнаты, какой я сумел разглядеть, был пуст. Запах шел оттуда.

Кварт, кивнув в мою сторону, сказал:

— У нас гости.

Отец поспешно шагнул вперед. Я проклял свое любопытство, заметив, как он напугался при виде меня. Рубашка у него вся пропотела, мокрые пятна от подмышек до пояса. Кварт нерешительно топтался на месте, соображая, не лучше ли оставить отца с сыном наедине.

Отец схватил меня за ворот. Схватил так резко, что одна пуговица полетела на пол, а шов с треском разошелся. Мы долго стояли друг против друга, я выше на голову. Он стиснул зубы, как в судороге. А потом вдруг толкнул меня к стене — и отпустил. Сунул руки глубоко в карманы, словно избегая необдуманных движений. Гордон Кварт наконец убрался — может, просто хотел закрыть дверь в комнату, чтобы я не смотрел.

Я не сомневался, что отец прежде всего спросит, каким образом мне удалось войти в дом, и решил ответить по правде, все равно в таком смятении хорошую историю не придумаешь. И я тоже сунул руку в карман, чтобы в ответ на его вопрос сразу достать ключ. Однако он поинтересовался:

— Давно ты тут стоишь?

— Достаточно давно, — откликнулся я, выпустив в кармане ключ из руки.

— То есть как?

Тогда и я задал вопрос:

— А кто это кричал?

И тут произошло нечто невероятное: отец меня обнял. Не знаю, чем я заслужил такую любовь, но я чувствовал взволнованный стук его сердца. И слышал печальный шепот:

— Ах, Ганс, ах, Ганс…

Что означало: принесла же тебя нелегкая… Отец отпустил меня, а лицо опять сердитое.

— Ты почему не сидишь дома и не занимаешься? — спросил он.

— Потому что я и так все знаю.

Отец скроил гримасу, странно втянув губы и прикрыв глаза, все кивал головой и выглядел таким беспомощным, каким я его сроду не видал. Долго не мог он решиться отвести меня за руку в большую комнату.

Распахнув дверь, он объявил:

— Это мой сын.

Его слова предназначались двум незнакомым дядькам, уставившимся прямо на меня. Один стоял рядом с Квартом у окна — лет не меньше семидесяти, толстый, высокий, голова лысая, если не считать узкого венчика белоснежных волос. Очки сдвинуты на лоб. Другому я бы дал на несколько лет меньше. Это он издавал дурной запах, а его рубашка, когда-то белая, вся измазалась остатками пищи. Он сидел в неудобной позе на железной кровати: ноги ему связали, примотав кожаный ремень к одной из металлических стоек. Руки освободили, но явно лишь на время: наручники с воткнутым ключом висели тут же, на спинке. Кровать не из нашей комнаты, я никогда ее раньше не видел.

Незнакомец у окна обратился к отцу:

— Зачем ты его привел?

— Я его не приводил, — ответил отец.

— Так почему он здесь?

— Вот у него и спроси.

Под кроватью стоял ночной горшок. А на штанах пленника, между ногами, я увидел мокрое пятно и не сумел отвести взгляда. Матрац тоже в темных пятнах — похоже, кровь. Я подумал, что видел отца дома всего час-другой назад и не заметил в нем ничего необычного.

— Мы ждем объяснений, — сказал отец.

Человек на кровати не мог решить, друг я ему или враг, но, кажется, то обстоятельство, что с моим появлением все трое обеспокоились, чуточку его обнадежило. Мы все не отводили глаза друг от друга. И тут меня осенило: про ключ в кармане говорить нельзя.

Кварт заметил отцу:

— Мне он тоже не ответил.

Они, должно быть, так запугали этого человека, что он не решался высвободить ноги из пут, хотя руки у него были свободны. Он обратился ко мне:

— Эти люди меня похитили и теперь пытают.

Кварт, стоя у окна, спросил:

— Кто пытает?

На мгновение воцарилась тишина, затем отец подошел к кровати, тыльной стороной кисти несколько раз ударил пленника в грудь и строго, будто в последний раз, задал вопрос:

— Мы разве тебя пытаем?

— Нет.

Отец коротко взглянул на меня, увидел мое перепуганное лицо и снова повернулся к человеку на кровати:

— А теперь объясни ему, почему ты здесь.

Тот нехотя выговорил:

— Потому, что я.

В этот миг я понял, в чем дело. Отец, тыкая ему пальцем в грудь на каждом слоге, подсказывал:

— Оттого, что я.

— …был надзирателем, — закончил тот.

— И где именно?