Дети Чёрного Солнца

От корабля отделилось что-то крошечное — малёк на фоне кита, и направилось к белевшей внизу бухте. Цуна не сразу узнала лодку. Не такую, как у них с ма, а крепкую и красивую. В ней сидели два человека. Настоящих человека! У девочки душа ушла в пятки. Она щурилась так и эдак, пытаясь разглядеть их, но яркое солнце выбивало из глаз слёзы. От него сиял воздух, играла глянцем листва, и море заполнялось ослепительными бликами.

Цуна затаилась, прикусила губу. Судёнышко, не торопясь, пристало к берегу. Из него в воду спрыгнул человек. Оставленные вёсла бесполезно повисли, точно лапки, оторванные от жука. Человек походил на старого шамана. Ма рисовала его на песке, когда особенно скучала. Такие же широкие плечи и длинные волосы-сосульки. Из одежды только серые штаны до колен. Тело чужака сияло бронзой, а лицо было темней красной глины.

Сегодняшнее море доброе: обняло гостя, прильнуло к ногам, достало до колен. Оно не хотело отпускать, но человек упорно пересекал одну за другой намытые волнами песчаные косы и выбирался на сушу. Лодку он тянул на верёвке. Волны мешали. Говорили, ей не место на мели, но человек не слушал. Его спутник до сих пор сидел сиднем и даже ступней не замочил. Только когда корма поцеловала дно, он встал, подвернул штаны и, держа в руках снятые с ног обёртки, спустился в воду.

Цуна поморщилась. Вид второго пришельца ей не понравился. Зачем на нём столько вещей, когда совсем не холодно? Ма ни за что бы не надела. Она берегла штаны ради зябких ночей. И рубашку берегла. А носила повязку на бёдрах, как у Цуны, и широкую полосу ткани для грудей. Цуна пока обходилась без неё: нечему трястись. А уж обёртки для ног они использовали, только если нужно было пробраться через колючие кусты или спрятать от грязи раны.

Бронзовый человек поднял со дна лодки мешок. Смешно шагая, дотащил до сухого песка. Опустил осторожно. Тот, что в одежде, и пальцем не пошевелил. Ма бы отколотила его до полусмерти, как Цуну, когда та вместо работы убегала играть.

Ри сказал, на Акулий остров плывёт кто-то важный. Он не врал. Ма пела о смертельных дарах с кораблей, и в её голосе лжи тоже не было. Цуна впилась глазами в мешок. Покачнулась и чуть не сорвалась с обрыва. Веки слипались от лан-лана. Страха не осталось совсем, но и внимание подводило. Она засмотрелась в одну точку, а когда встрепенулась, бронзовый человек и его лодка уплыли далеко и стали похожи на ореховую скорлупку, прилипшую к брюху корабля.

— Важный человек здесь, — сказал Ри. — Надо помочь.

Цуна вздрогнула, дёрнулась в сторону и едва не выдала себя. Ей повезло: чужак не заметил движения в кустах высоко над собой. Он смотрел вслед чудищу, приставив ладонь ко лбу.

Цуна прошипела что-то злобно-невнятное.

— Помочь, — повторил Ри. — Ты иметь нужно ему. Отдай.

Глаза девочки округлились. Она не сразу нашлась, что ответить.

— Отдать? — шепнула в ярости. — Отдать? Что отдать? Он пришёл забрать у меня что-то?

— Что Цуна найти в пещера под белый камень.

— Нет! — девочка вскочила и отпрянула от края плато. — Это моё! Только скажи ему! Только скажи!

Словно маленькая буря, она понеслась на север, в сторону скальной гряды, пыша обидой и разросшимся в груди жаром. Хотела перепрятать находку в место, о котором никто не знал. Иначе Ри расскажет чужаку, а тот отберёт у Цуны её сокровища. Он мужчина. Он сильный. Даже сильнее ма. Поэтому надо бояться.

Ветер бил в лицо. Тени от древесной листвы скользили по телу девочки. Влажный воздух, полный мошек, лип к телу, собирался на коже капельками пота. Цуна не чувствовала почвы под ногами, не заметила, когда земля сменилась камнем.

— Это моё! Моё! — шептала она, остервенело цепляясь за коряги, нашедшие приют в щелях скал.

Сухие и безжизненные, они служили ей ступенями к отвесной тропе.

Выше и выше. Туда, где видно всё-всё вокруг, а до птиц почти можно дотянуться — на Гарпун гору. Цуна хранила клад там, но теперь лучше носить его с собой.

— Ри не сказать важный человек. Цуна отдать сама, — настойчиво сообщил призрак.

Девочка тяжело дышала.

— Это мой остров! Всё на нём моё! Большая Акула отдала всё мне! Уходи! Уходи от меня!

— Жадность, — вздохнул Ри.

Белёсый силуэт растворился в воздухе.

Цуна поднималась, забыв об усталости. Ловко карабкалась по крутым склонам, пугала чаек. Те взмывали в яркую синеву и возмущённо кричали — выдавали её. Цуна плевалась, но не сбавляла скорости. Руки и ноги непослушные. Двигаться тяжело — как плыть по густой грязи, и во рту пересохло. Пить. Пить! Наверху есть вода. Там всегда есть вода.

Наверное, всё из-за ма. Потому что она ушла петь рыбам, и у Цуны остался только клад. В нём рассказы о каждой вещи и придуманные имена. В нём истории о других людях. О мире, которого Цуна никогда не видела. О прошлом, потерявшимся и угасшим вместе с теми, кто ушёл с острова, оставив вещи новым хозяевам. В нём долгие часы созерцания, блестящие бусины и деревянные пуговицы. В нём — вся жизнь Цуны.