Дети дельфинов

И я понял, что именно это я и должен сделать, что в этом весь смысл моей жизни: вывести анулейцев к морю, вернуть прекрасному народу его энко! Но я не мог решить это один. Я тут же представил, как в Поселок выходит около сотни лесных людей, высоких, красивых, странных, как они видят Башню, свою древнюю святыню, море, дельфинов в вольерах. Я представил, что будет с Силиным и Листом, с Мумукой, когда я скажу им, что эти люди будут жить здесь, потому что имеют больше прав на Побережье, чем мы. Я представил, что скажут в Управлении. Надо будет где-то разместить их всех, построить хижины, дать пропитание…

— Я не могу решить это один, Зое. Мне нужно встретиться со своими… со своими Вождями.

— У вас тоже есть Совет Отцов? — удивилась Зое.

— Ну, вроде того, — посмеялся я над Управлением.

— Я думала, ты самый главный, — не смогла скрыть разочарования Зое, — ты ведешь себя, как Вождь.

В тот миг я решил бесповоротно: я выведу анулейцев к морю. В конце концов, я обязан им жизнью!

— Но для этого нам нужно ненадолго расстаться.

— А если твои Отцы не позволят нам вернуться к морю?

— Я уговорю их, я докажу, что вы достойны этого, что вы заслужили.

Зое вдруг выскользнула из моих рук, метнулась вглубь дома, зашумела там, будто что-то искала. Это что-то она спрятала за спиной, когда подошла ко мне. Она старалась быть серьезной и торжественной, но не могла скрыть лукавого блеска в глазах. Как ребенок, который придумал что-то замечательное и не может удержаться и не рассказать.

— Муж мой! — сказала Зое, и я вздрогнул. — Ибо теперь ты муж мне, ведь мы любим друг друга. Я знаю, тебя ждет дорога, трудная дорога через лес. И ты прав, что уходишь. — Глаза ее померкли, она продолжала уже грустно-трогательно. — Я бы считала тебя злым человеком, если бы ты оставил дельфинов, которые привязались к тебе. Я бы считала тебя глупым человеком, если бы ты принял такое важное решение, не спросив совета своих Отцов. Я… я бы считала себя недостойной дочерью своего народа, если бы удерживала тебя, ибо, пока ты здесь, громкая птица не перестанет летать под солнцем, и наши дети будут плохо спать ночами, а матери — бояться за них. Я была бы недостойной и слабой, если бы ушла с тобой, как ты просишь, оставив отца и свой народ. Нет! Я останусь с ними. А ты пойдешь к своему народу, поговоришь со своими Отцами и вернешься (ведь ты вернешься?), чтобы отвести наш народ к морю, а меня — в свой дом. Любимый мой! Твой путь тяжел и долог, но ты придешь назад. Я знаю. Я дам тебе Ханжалик. Он поможет тебе вернуться. Он поможет тебе найти меня, где бы я ни была…

И Зое подала мне на вытянутых руках нож невиданной красоты.

Я всегда спокойно относился к холодному оружию (несмотря на дружбу с Мумукой), но сейчас, честно признаюсь, у меня даже дыхание перехватило.

Вытянутый обоюдоострый клинок серебряно мерцал в ее ладонях. Рукоятка служила продолжением клинка, была обтянута берестой и кожей. Весь нож, длиной в две мои ладони, излучал такую благородную, древнюю, полную достоинства силу, что я сразу понял: он не раз бывал в схватках, он принадлежал настоящим героям и с ним ничего не страшно.

— Мои предки со стороны матери были лучшими оружейниками, — сказала Зое. — Они умели делать такие ножи и топоры, которые сами рвались в бой и защищали хозяина, как самая верная и бесстрашная рысь. За это ножам давали имена, как людям и рысям. Этот нож — последний нож моего деда, маминого отца. Он достался ему от его отца, но никто не знает, кто его сделал, может быть, сами Люди-co. Этот нож зовут Ханжалик. Все умерли из той семьи, я одна, но я не мужчина и не могу ковать оружие и владеть им. Возьми Ханжалик, он поможет тебе вернуться, найти дорогу и защитит от любого врага.

— Зое…

Я хотел сказать, что это очень ценная вещь, что это семейная реликвия, что Хота будет ругать ее, но ничего не сказал. Все слова были бессмысленны. Зое не станет их слушать. Ведь мы муж и жена, и, отдавая нож мне, она не уносит его из семьи.

Я взял с рук Зое Ханжалик. Я не могу забрать Зое с собой, раз она не хочет идти. Я знаю: я вернусь в Поселок, на меня навалится куча дел. Я знаю: Управление не поймет меня, не отпустит, может быть, даже отстранит от должности, но за последние дни я понял и решил для себя: ни дельфины, ни наука, ни карьера — ничто не дорого мне так, как Зое. Я хотел прожить с ней всю жизнь. С анулейцами так с анулейцами. За два месяца жизни у них я увидел, насколько их общество разумнее и гуманнее нашего; насколько честнее и логичнее построена вся их жизнь; насколько каждый из них добрее, смелее, чище нас. Будто они сохранили в сердцах огонь Людей-co, данный Солнцем. А блага цивилизации никогда для меня много не значили, я и приехал-то на Лысый, потому что устал от городов. Но я не могу позволить друзьям и родным оплакивать меня. Это было бы жестоко и нечестно.